Сиропов с досадой высвободил руку и побежал было со стулом, по дважды проложенному маршруту, но, сделав шагов пять, вдруг остановился и, поставив стул на пол, вернулся к нам и спросил:
Какое интервью?
Борька зарделся от удовольствия:
С Быковым!
А не врете? — сощурился Сиропов.
Вот еще! — обиделся Борька. — Ночью взяли, когда у него в номере никого не было. Только дочь.
Дочь? — удивился Сиропов. — А разве он в Ташкенте с дочерью?
С дочерью. Он и про нее сказал. Говорит, что это лучшая его роль… Мы тут записали.
Сиропов испуганно выхватил протянутые ему Борькой листки и, не читая, спросил, как бы обращая вопрос к самому себе:
— Странно… Зачем же он вам отвечал, если сейчас и сам к нам прибудет?
— Сам? — ахнул я. — Сюда?
— Ну да, — подтвердил Сиропов. — Его вчера лично редактор пригласил — на встречу с журналистами и юнкорами.
И он согласился? — ревниво сощурился Борька.
Через десять минут будет.
Видя наши вытянутые лица, Сиропов сказал:
— Но вы все равно молодцы! Слов нет — молодцы. Ладно, после встречи с Роланом Быковым вы мне расскажете, как сумели все-таки попасть к нему в гостиницу «Узбекистан»?..
Мы с ним в «Ташкенте» беседовали. На втором этаже, — сказал я.
В «Ташкенте»?! — Сиропов отшатнулся от нас и изумленно переводил взгляд с меня на Борьку. — По- вашему, — хохотнул Сиропов, — он остановился сразу в обеих гостиницах? Оригинально…
— Ничего не в обеих, — обиделся теперь уже я. За Борьку мне стало горько. Ведь человек — р-раз! — и придумал такое, что даже супер-юнкору Маратику — кавалеру трех почетных грамот газеты, обладателю двадцати двух вырезок собственных заметок, лауреату конкурса на лучшую подпись под фотографией и уже едва ли не владельцу почетного звания народного юнкора республики, аксакала юнкоровского движения — оказалось не под силу. А Борьку вместо похвалы еще и вышучивают. Ну, не обидно ли?.. И я напомнил про листок — Интервью-то взято!..
Но тут Сиропов стал почему-то хохотать не сдерживая себя, и даже к стенке коридора привалился, чтобы не сползти на пол.
Ин… — заикаясь, смеялся он. — Ин… тер… вью… О-хо-хо! Да весь Ташкент… знает… хо-хо… что Быков остановился в «Узбекистане».. Ин… ха!.. тер… ха!.. вью!..
Вчера вы сами сказали нам, что он остановился в «Ташкенте», — напомнил я.
Правильно! — подтвердил Сиропов. — В Ташкенте, а не в «Ташкенте». Без кавычек, ясно?! В смысле — в городе. Интересно… Ха-ха!.. кого же вы там отыскали? Да в одном Ташкенте сто Быковых!.. Почитаю, обязательно почитаю! — и Сиропов, сложив наши листки, которые мы по обыкновению подписали «Юнкор Игрек», сунул их во внутренний карман своего нового синего вельветового костюма и, подхватив реактивный стул, слился с ним и умчался.
Мы стояли в коридоре — оглушенные, потрясенные, обалдевшие. Борька виновато развел руками:
— Ерунда какая-то… Ты что-нибудь понимаешь?
Я зло покосился на Борьку:
— Кое-что начинаю… Эх ты, режиссер-альпинист! Куда же ты меня ночью водил? С ума можно сойти с тобой…
Если бы в эту минуту Борька мог одолжить хвост у Пирамидона, ему было бы что поджать.
— Ладно, — кисло выдавил я. — Интервью века отменяется! Пошли в гостиницу к велосипедисту — простыни спасать. Декорации то есть… А то ты завтра будешь и сам давать мамане своей интервью — куда простыни дел.
Можно было, конечно, остаться и повидать Быкова — теперь уже наверняка того самого. Но вдруг Сиропов захочет посмешить гостя и прочтет ему наше с ним «интервью»?..
Мы уныло поплелись в гостиницу, уже понимая, что произошло. Но в фойе я все-таки не выдержал и подошел к окошку знакомой нам регистраторши:
Посмотрите, пожалуйста, еще раз сто двенадцатый…
Быков проживает, — отозвалась вскоре регистраторша.
А там не записано — кто он. Где работает? — с надеждой спросил я.
Все зафиксировано, — кивнула она. — Все как положено… Вот, пожалуйста — Быков Василий Карпович… Начальник геодезической экспедиции… Прибыл на зональный семинар геодезистов.
«Ну и что с того! — подумал я. — Все равно человек очень интересный».
ШАРОВЫЕ МОЛНИИ И МИННОЕ ПОЛЕ
Между тем дело шло к звонку на первый урок. Первый урок последнего дня перед весенними каникулами. Злые друг на друга и вконец расстроенные громовой неудачей, мы поспешили в школу и вошли в вестибюль вместе со звонком.
Первым уроком сегодня была физика. Это еще ничего. Сегодня, слава каникулам, не среда, а значит нас не будет дразнить яичница. Это было бы весьма некстати — в хлопотах и поездках мы, конечно же, не успели пообедать.
У дверей класса, в коридоре, почему-то стояла парта. Обогнув ее, мы вошли в класс. Урок уже начался.
— Проходите! — сухо кивнул Николай Алексеевич и, поспешив к своему месту, мы вдруг с удивлением обнаружили, что нашей с Борькой парты… нет. Нет как не было, и только зияет зазор, где она стояла.
— Садитесь же! — с издевкой пригласил Николай Алексеевич. — Не мешайте вести урок.
— Но… — протянул я. — Но… Наша парта…
— Ваше место? — выкрикнул Николай Алексеевич, простирая сухонькую руку со сверлящим и негодующим указательным пальцем. — Вот и садитесь как хотите. Безобразники какие!.. Знаю я ваши штуки! Парту в коридор вытащили, и еще глумятся. Комедию, понимаешь, устроили. После урока к Леопарду Самсонычу пойдете!.. — Николай Алексеевич нервно ходил вдоль доски, бросая на нас с Борькой высоковольтные взгляды. Его зрачки, казалось, сейчас превратятся в шаровые молнии и, выполняя волю разгневанного учителя, полетят за нами вдогонку.
Только сейчас мы поняли, что за парта встретилась нам в коридоре. Эта была наша с Борькой парта. Но кому понадобилось вытаскивать ее в коридор? Ерунда какая-то…
— Можно, мы занесем? — смиренно спросил Борька, косясь в сторожу двери и избегая встречи с шаровой молнией.
— Нетушки, голубчик! — запротестовал Николай Алексеевич. — Вы этак мне урок в балаган превратите. Идите-ка лучше туда, к своей парте, и сидите там. А дверь можете открыть…
Делать было нечего. Мы поплелись к двери, раскрыли обе створки и, придвинув к двери парту со стороны коридора, сели за нее, ловя насмешливые взгляды наших товарищей. По лицу Кати Суровцевой прогуливалось, как по бульвару, откровенно разодетое в пух и прах — Ликование.
Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Обернулся — Наталья Умаровна. В глазах — изумление.
