Глава 18
— Ну что, понял теперь, на кого мы охотимся? — спросил я Алексия. — Поверь на слово, один такой гаденыш десяти разбойников стоит. Парень такой серьезный, что я, пожалуй, еще и не встречал.
— И куда мы теперь? — спросил Алексий, задумчиво почесав затылок. — На Поганые пруды?
— Да, есть там у меня одна знакомая девушка. Может, ее родные смогут разузнать, где наш малыш прячется. Только сначала сходим в Кремль за лошадьми, а то пешком мы много не находим.
У Царского двора у меня произошла непредвиденная встреча. Только мы с Алексием начали подниматься по центральной лестнице, как меня окликнул по имени какой-то человек и, когда я обернулся, поманил рукой, Я пригляделся и узнал своего старого знакомого, холопа Екушина Кирилыча. Видимо, по случаю визита в Кремль, он приоделся и выглядел состоятельным горожанином.
— Здравствуй, боярин! — вежливо поздоровался он, отвешивая соответствующий случаю поклон. — А я к тебе по нашему делу.
— Вот уж кого не ждал, — ответив на приветствие, сказал я, — думал, ты про меня уже забыл.
— Как можно, договор дороже денег, обещал тебе дело сделать, и выполнил.
— Неужели дьяка привез? — поразился я.
Наш договор был именно о том, что Кирилыч возьмет по-тихому дьяка Екушина в плен и сдаст его мне.
— Вот привезти не привез, — сокрушенно сказал Кирилыч, — маленькая промашка вышла. Напоил я его, как ты советовал, беленой, а он возьми да помри. Так что я теперь и не знаю, как мы с тобой разойдемся.
— Получается, он умер? — уточнил я, невольно становясь заказчиком убийства.
— Завтра отпевают, — сняв шапку, доложил холоп. — Так я, значит, насчет денег, сразу отдашь или как?
Новость оказалась так неожиданна, что я не сразу нашел, что ответить. Мы с Кирилычем договаривались, что он напоит дьяка Дмитрия Александровича и привезет его мне. Сторговались на четырнадцати цехинах, они же по другому именованию дукаты или, как их еще называли в Москве, червонцы. Теперь же получался совсем другой расклад, выходило, что холоп его отравил, о чем мы с ним, понятное дело, не уславливались, и я ему, заплатив, приму этим как бы вину на себя.
— Мы же с тобой за него живого по рукам били, — сказал я, пытаясь придумать выход из казуистической проблемы.
— Живого, мертвого, какая разница, я исполнил, значит, ты заплати, — начиная заметно поддавливать, потребовал Кирилыч. — Ты сказал привезти хозяина, я привез.
Кирилыч явно торопился поскорее получить деньги, потому невольно сам подсказал мне отмазку.
— Где ты его привез, что-то я не вижу?
— Так он у себя в избе, его сейчас как раз обмывают. Как же я тебе могу его предоставить, если он помер.
— Так, может, он сам по себе помер, а ты деньги с меня требуешь. С этим сначала разобраться нужно. Тем более, что о мертвом дьяке у нас с тобой договора не было.
Кирилычу так не понравились мои возражения, что он от злости сузил глаза и так сжал зубы, что побелели щеки.
— Так ты что, отказываешься обещанное платить?! — с трудом взяв себя в руки, тихим голосом спросил он.
— Конечно, пока тебе не за что платить. Подожди, пока я сам в этом деле разберусь.
— Смотри, как бы жалеть не пришлось! — не выдержал он.
— Ты меня что, пугаешь?
— А если я тебя сейчас ножом пощекочу? — зловеще спросил он и демонстративно полез правой рукой в левый рукав кафтана.
Я, не дожидаясь нападения, ударил его в солнечное сплетение, и бедолага повалился в своем новом одеянии на грязную после утреннего дождя землю. Увидев свару, в нашу сторону побежало сразу несколько караульных стрельцов.
— Вот я сейчас велю отвезти тебя в Разбойный приказ и там прикажу пытать на дыбе, тогда посмотрим, как ты еще ножом угрожать будешь.
Будто в подтверждении моих слов стрельцы подняли Кирилыча на ноги и заломили ему руки. Весь пыл у него тотчас прошел, и он по холопской привычке даже попытался бухнуться на колени, но стражники этого сделать не дали. Тогда Кирилыч, глядя на меня не только умоляюще, но даже как-то влюбленно, завопил:
— Прости, боярин, не вели казнить, вели слово молвить!
Меня всегда поражала удивительная способность идейных носителей холопско-холуйской идеи, в зависимости от ситуации, за считанные мгновения менять отношение к людям от чванливо-презрительного, до принижено-раболепного.
Однако скорость, с которой трансформировался Кирилыч, дорого стоила.
— Ладно, молви, — разрешил я.
— Зарезали нынче ночью моего боярина злые недруги! — заверещал он. — Осиротили нас, сирот горьких! На тебя только надёжа, благодетель ты наш!
— Говори толком, что случилось, кого зарезали? — ничего не понял я в той белиберде, что он выкрикивал.
— Боярина нашего Дмитрия Александровича сегодня ночью злые недруги до смерти зарезали.
— Ладно, отпустите его, — сказал я стрельцам. Те неохотно повиновались и, дав холопу просто так, для вразумления, пару тумаков, оставили нас вдвоем.
— Рассказывай толком, что случилось, — велел я Кирилычу, который, кажется, уже начисто забыл о своих имущественных претензиях и сочился липкой сладостью, как гниющий в жаркий день фрукт.
— Нынче ночью сегодня дьяка нашего и трех стрельцов, что с ним вместе в светлице спали, насмерть зарезали.
Новость оказалась сногсшибательной.
— И кто же их зарезал? — только и смог задать я обычный, в такой ситуации подразумевающийся, но глупый вопрос.
— Вот кабы то знать! Никого чужих в подворье не было, а как сегодня пришли боярина будить, глядь, они все вчетвером в крови купаются, остыли уже.
Мне сразу же подумалось, что это похоже на работу Версты.
— Твой дьяк нанимал людей меня убить? — прямо спросил я.
— Нанимал девку Маруську из Гончарной слободы.
— Нет, других людей?
— Чего не знаю, того не знаю!
— А приходили к дьяку двое, один здоровый с меня ростом, а второй вот
