такой? — я указал себе чуть выше пояса. — Маленький с желтым лицом?
— Всякие к нам ходят, всех и не упомнишь. Хотя маленького вроде как видел. Совсем щуплый как ребенок?
— Вот этот ребенок твоего дьяка и зарезал.
— Шутишь, что ж такой тщедушный против Дмитрия Александровича и трех стрельцов сможет. Дадут раза, и поминай как звали.
Что-то объяснять Кирклычу мне неинтересно, потому я его отпустил:
— Ладно, можешь идти.
— Как это идти, а деньги, что ты посулил?!
— Денег не дам, а вот на дыбу могу отправить, пусть тебя попытают, может, это ты своего хозяина зарезал.
И опять холоп Кирилыч смирил свой крутой нрав и беспримерную жадность, изогнулся, льстиво улыбнулся, поклонился до земли и затрусил в сторону Боровицких ворот.
— Это кто был? — спросил Алексий, когда я освободился и подошел к нему.
— Холоп дьяка, которого мы вчера собирались навестить. Кажется, нам крупно не повезло, нас опередил Верста.
— Как это опередил, в чем?
— Попал к дьяку раньше нас и зарезал его вместе с тремя стрельцами охраны.
— Этот, маленький? — недоверчиво спросил он. — Быть того не может! Один четверых! А точно он, может быть, кто другой?
— Это холоп видел его в имении несколько дней назад. Скорее всего, дьяк нанял Версту с товарищем убить меня, они не смогли, да еще Филипп погиб, вот Верста и сорвал зло на заказчике, — поделился я своей версией преступления.
— А вдруг его кто-то другой убил. Мало ли, ты же сам рассказывал, что дьяк имел дела со степняками, вдруг они деньги не поделили.
— Все может быть, но суметь без шума, в чужом доме зарезать четверых здоровых мужиков…
Договорить нам не дали, ко мне подошел боярин Иван Воротынский и сказал, что меня требует к себе царь Федор. Отказаться было нельзя. Я оставил Алексия дожидаться в центральных сенях и пошел в покои царя.
Когда я вошел, Федор хмуро на меня взглянул и натянуто поздоровался. Мне было понятно его состояние, но заниматься его сексуальными проблемами я не мог и не хотел.
Я остановился в дверях, ждал, что он скажет. Однако он заговорил не на тему сходить вместе к барышням, а спросил о сестре, как ее здоровье.
— Не знаю, — ответил я, — я ее со вчерашнего утра не видел.
— Ксения сказала, что ты вчера не приходил ее лечить, и ей за ночь стало хуже.
— Ты знаешь, что меня пытались убить? — не отвечая на претензии, спросил я.
Он утвердительно кивнул головой.
— Так вот, тот, которого я заколол, один из самых страшных убийц в Москве. А самый страшный — его оставшийся в живых товарищ. Ты слышал, что сегодня ночью у себя дома зарезали посольского дьяка Екушина с тремя стрельцами?
Федор вновь утвердительно кивнул.
— Это его работа. Я убил его товарища, и он хочет мне отомстить. Пока не удастся с ним сладить, ни тебе, ни царевне нельзя находиться рядом со мной, он охотится на меня, но не пожалеет никого, кто будет рядом. Поэтому пока обходитесь без меня.
То, что я сказал, было чистой правдой, ну, может быть, я чуть сгустил краски, чтобы Годуновы не мешали мне решить вопрос с Верстой.
— Так вот почему ты вчера не захотел пойти со мной! — просветлел лицом царь.
— Именно! Потому прости, государь, но у меня совсем мало времени. Я узнал, где этого разбойника недавно видели, и если не поспешу, он улизнет.
— А если я прикажу его изловить?
— Его все так боятся, что никто ничего не станет делать. Он очень страшный человек.
— А ты сможешь с ним справиться? — с тревогой спросил он.
— Не знаю, мне помогает товарищ, надеюсь, вдвоем совладаем.
— Ладно, только будь осторожнее. Да, а что мне сказать Ксении?
— Передай, что я все время думаю о ней и, как только управлюсь с душегубом, сразу же продолжу лечение.
— Счастливо тебе, возвращайся скорее, а то нам без тебя скучно.
Я уже хотел уйти, но подумал, что неизвестно как сложатся обстоятельства и решил предпринять еще одну попытку хоть как-то пробудить его к действию.
— Федор, — сказал я, подойдя к нему вплотную, — ты что-нибудь собираешься делать для спасения семьи?
Лицо его сразу же приобрело страдальческое выражение.
— Ну, что ты от меня хочешь, что я могу! Пусть как Господь даст, так и будет!
Начинать разговор о смысле жизни, судьбе и противодействии обстоятельствам у меня не был времени, потому я заговорил на конкретную тему:
— Федор, я не знаю, как сложатся обстоятельства, потому советую тебе на всякий случай подготовиться к побегу. Возьми из казны деньги, поговори с матерью и Ксенией. Если появится опасность, бегите в Европу. Только не через Литву…
Я говорил, а Федор слушал с таким скучающим выражением лица, что я понял всю бесполезность своих усилий.
— Ладно, если у меня все обойдется, тогда и обсудим, что делать дальше, — сказал я, обнимая его за плечи.
— Удачи тебе, — пожелал он, ласково глядя мне в глаза и виновато улыбаясь. — Не сердись, но…
Что он хотел сказать этим «но», я так и не узнал, повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
В царских сенях мне встретился Федя из Гончарной слободы. Он был в новом кафтане и шапке, выглядел довольным и цветущим. Единственно, что осталось от былого облика, — повязка на щеке, которой они менялись с царем, когда тот выходил из Кремля.
Похоже, было на то, что за время моего короткого отсутствия тут многое изменилось, о чем царь забыл мне рассказать.
— Ну, как у тебя дела? — задал я обычный при случайной встрече вопрос.
Федя довольно улыбнулся.
— Сам посмотри! — ответил он и как модель повернулся на каблуках, давая мне возможность полюбоваться своей новой экипировкой. — Живем, не тужим! Вчера я за батюшку царя к обедне ходил!
— Понятно, — машинально ответил я. Кажется, мощнейший из человеческих стимулов, тяга к воспроизводству вида, побудил «батюшку» самому проявить инициативу.
— А как Маруся?
— Она сейчас у царевны, ты знаешь, они подружились! Так-то, брат,
