Глава 3
Ночное приключение окончилось довольно мирно. Оставшихся в живых стражников крестьяне связали по рукам и ногам и заперли в избе. Кое у кого, правда, была мысль, избу вместе с ними сжечь, но я, пока мы с рукастым колодником занимались слесарными работами, расковывали узников, постарался убедить самых агрессивных не перебарщивать с местью.
Когда все оказались свободны, то вопрос, как дальше спасаться, всем вместе или каждому по отдельности, не возник. Бродяги были народом тертым, привыкли рассчитывать только на себя и, освободившиеся от оков, сразу же исчезали, как говорится, во мраке ночи.
Я постепенно приходил в себя. Восстановиться помогло то, что нельзя было расслабляться, и это в свою очередь, мобилизовало организм. Наконец мы с Николаем, так звали рукастого колодника, выбили последнюю кандальную заклепку и освободили последнего пленника. Им оказался удивительно спокойный мужик в ветхом армяке, лаптях и посконных портках. Тогда как все торопились обрести свободу как можно быстрее, он один не суетился, не просил заняться им в первую очередь и вел себя, что называется не адекватно. Лишь только Николай разогнул железную полосу его кандалов, как он перекрестился, поднял свой браслет, внимательно его рассмотрел, и заискивающе заглядывая мне в глаза, сказал:
— Цепь — то хороша! Ты ее себе возьмешь или как?
— Зачем она мне нужна? — удивился я.
— Ну, мало ли, в хозяйстве все пригодится. Так если она тебе не нужна, может, я себе заберу?
Мы с Николаем переглянулись и невольно засмеялись.
— А ты разве не беглый? — спросил он.
— Какой там беглый, я здесь неподалеку живу.
— А как на цепь попал?
— Как все, поймали и приковали.
— Сказал бы что ты крестьянин, назвал у кого в холопах, — наивно посоветовал я.
— Скажешь им, — угрюмо буркнул он, искоса поглядывая в сторону избы, в которой лежали связанные стражники, — сразу же в зубы и молчи! Так можно цепь забрать?
— Бери, — разрешил я.
Мужик обрадовался и низко поклонился.
— Вот за это спасибо, так спасибо!
— А за освобождение? — поинтересовался я.
Он удивленно посмотрел, не понимая, как можно благодарить за такую пустую услугу. Однако вежливо повторил слова благодарности и, не теряя времени начал скручивать длинную, тяжелую цепь.
— Как же ты ее потащишь? — сочувственно спросил Николай.
— Ничего, как-нибудь, своя ноша не тянет.
Теперь можно было уходить и мне.
— Ладно, прощайте, — сказал я товарищам по несчастью, — желаю удачи!
— Послушай, друг, — вдруг сказал колодник, — ты сейчас куда пойдешь?
— Туда, — махнул я рукой в сторону юга, — мне нужно выйти к Оке.
— Можно мне с тобой?
Меня просьба удивила. Николай никак не походил на нерешительного человека не знающего, что с собой делать или склонного кому-то подчиняться.
— Куда со мной? У меня путь далекий, да нам и и не по пути.
— А мне все равно куда идти, а вдвоем все-таки веселее.
Это было сущей правдой, ходить в одиночку по нашим дорогам было рискованно. Другое дело, что в мои планы напарники не входили, потому я отказался:
— Ничего не получится, да и врагов у меня так много, что находиться со мной вместе опасно.
— А у кого их мало! — осклабился он. — Доберемся вместе до Оки, переберусь на ту сторону, а там подамся в казаки, все лучше, чем здесь на цепи сидеть. А тебе, пока не выздоровеешь, цыпленок голову свернет. Давай попробуем вместе, а там как придется. Разойтись никогда не поздно.
По поводу цыпленка я уверен не был, но чувствовал себя и, правда, отвратительно. Нервное напряжение прошло, и теперь навалилась слабость, тошнота. Голова временами куда-то уплывала. Короче говоря, у меня было самое нормальное состояние человека после черепно- мозговой травмы и сотрясения мозга.
— Ладно, давай выходить к Оке вместе, — не очень раздумывая, согласился я. — Пойдем отсюда лесом.
— Это само собой, по дорогам сейчас не пробраться.
Разговаривать нам больше было не о чем, и мы пошли к воротам. Там на связанной в груду цепи сидел ее новый владелец.
— Говорил тебе, что не утащишь, — сказал ему я.
— Не изволь беспокоиться, — ответил он вполне бодрым голосом. — Как- нибудь донесу.
Мы вышли за ворота и сразу свернули к лесу. Над головой щебетали птицы. Уже начинало светать, но под деревьями еще было совсем темно, так что мы сразу будто ослепли, шли, как ни попадя, продираясь сквозь кустарник и мелколесье.
— А бьемся об заклад, что тот мужик сейчас спалит стражников, — неожиданно сказал Николай.
Я понял, о ком он говорит, но мне так не казалось.
— Вряд ли, он же крестьянин, а не разбойник.
— Спалит. Больно жаден. В конюшне осталась лошаденка, вот он и ждал, когда мы уйдем, чтобы ее забрать. Ему же нужно цепь домой отвезти, а стражники ему полная помеха.
— Что же ты сразу не сказал! Надо было его прогнать!
— Не пойму я тебя, — задумчиво сказал Николай. — Тебе-то что за дело? Ну, сгорят эти, что других гадов на Руси на смену не найдется?
— Я вообще против душегубства, — сердито ответил я, понимая, что сейчас не скажу, ему будет, по крайней мере, непонятно. — Не для того человек на землю приходит, чтобы из него головешки делали. И не тому скопидому решать, кому жить, кому умирать!
Дальше мы шли молча, но Николай, оказывается, обдумывал мои слова и неожиданно сказал:
— Сам-то ты не прошло и часа, как человека убил, это как понимать?
— Я убил не просто так, а защищая свою и ваши, между прочим, жизни. А вот вы зачем забили двоих стражников, когда можно было их просто разоружить!
Николай посмотрел на меня и засмеялся.
— Мы же таких как ты зароков не давали! И как было не убить сгоряча, когда они тебя хотели бердышами на куски покромсать! Простой народ тоже нужно понять, мы другие, чем вы бояре.
— С чего ты решил, что я боярин? — удивился я.
— С того, что гордый очень.
Гордость на Руси испокон века не почиталась добродетелью, и я внимательнее посмотрел на напарника. Он для простого бродяги оказался излишне склонен к
