сумеешь рассмотреть, можно испугаться и ничего не увидеть. Лучше чтобы все соответствовало.
— Ты думаешь? — весело спросил Костюков и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. — Что-то я не пойму вас, Алевтина Сергеевна, — впервые обратился он ко мне по имени отчеству, — вы, кажется, еще недавно были дворовой девушкой? Откуда вы все так хорошо понимаете?
— Была, но я быстро учусь. Неделю назад я еще читать и писать не умела, да, вот научилась, теперь писателя Карамзина читаю…
На этом наш разговор кончился. В закуток вошел Иван, поздоровался, удивился что застал меня здесь, и, о чем-то догадавшись, подмигнул:
— Понятно, гадать пришла! Иди к своему, он уже все глаза выплакал тебя дожидаясь.
Я сделала вид что смутилась и, подхватив юбки, убежала. Не знаю почему, но о наших тайных отношениях с Костюковым, я никому говорить не хотела.
В доме все оставалось по-прежнему, все протекало так, будто ничего не произошло.
Ближе к обеду начался съезд гостей. В провинции так редко что-то случается, что любое пустяшное событие превращается в легенду, а тут произошло столько всего кряду, тройное убийство, оборотень, да еще сторожу привиделась голая ведьма. Весть об этом событии быстро распространилась по окрестностям, и вызвала новый приток гостей.
Алеша был весь погружен в свои дела, и мы с ним почти не общались. Мне пришлось находить себе другие развлечения. И оказалось, что барская жизнь может быть не только скучной, но и интересной. Теперь, когда я знала, кто здесь хозяйка, сразу же перестала себя чувствовать замарашкой, которую по ошибке впустили в господский дом и общение с людьми стало легким и приятным. Правда, этому немного мешал мой дар. Одновременно слушать то, что тебе говорят в глаза и о тебе думают, не очень приятно. Но оказалось, что искренних людей тоже немало, и я старалась больше общаться с ним, избегая двуличных.
Впрочем, скоро оказалось, что большинство интересуется и замечает только себя. Мужчины упиваются собственными мыслями и голосами, женщины впечатлением, которое они производят на окружающих. Остальных людей они видят, но только как слушателей и зрителей собственных совершенств.
Ко мне местные уже немного привыкли. Хороший французский позволил на равных участвовать в разговорах, а скромное, не новое платье у большинства дам, вызывало добродушное сочувствие. Как вскоре оказалось, добросердечных людей здесь собралось много больше, чем злых и с ними вполне можно ладить.
К обеду я нарядилась в платье из подаренных мне княгиней Присыпко, то самое, черное с глубоким декольте. После чего с удовольствием, ловила на себе завистливые взгляды бедных дворянок. Очень добрая женщина, пожилая помещица по имени Прасковья Акимовна, мать троих дочерей, приехавшая в гости к соседу с целым штатом слуг, сжалилась надо мной и одолжила своего крепостного парикмахера. Тот из моей косы сделал настоящую прическу, первую в моей жизни. Теперь я чувствовала себя настоящей женщиной. Единственно, чего мне не хватало, чтобы быть счастливой, это хороших башмаков. Мои новые сапожки были всем хороши, но совсем не подходили к парадному платью. Ну, и скромного гранатового колье на открытую грудь, подходящего к красной, кружевной отделке платья.
Я так преобразилась, что Алеша два раза прошел мимо меня и не узнал! Когда мы столкнулись третий раз, и я преградила ему дорогу, он остановился как вкопанный и открыл от удивления рот. Жаль только, что первой его мыслью было не бескорыстное восхищение, а желание тотчас отвести меня в нашу спальню. Жаль все-таки, что мужчины такие примитивные. Конечно, я не поддалась! Не хватало еще, после стольких трудов с прической, оказаться растрепанной!
Когда гости собрались, нас с мужем почти насильно усадили возле Трегубова. Алеша решил, что помещик, таким образом, выказывает ему благодарность и уважение, но я-то знала, Василий Иванович всеми силами хочет задобрить меня, чтобы как-нибудь образом вернуть документы. Теперь он совсем перестал смотреть на меня масляными глазами и больше не представлял, что у меня спрятано под платьем.
Да в этом и не было большой нужды. Голых мужиков и баб здесь хватало и без меня. Дворовые «актеры» начали изображать для гостей живые картины. На высокую площадку выходили напудренные парни и девушки и застывали в разных позах. Не будь я недавно почти в таком же, как они, подневольном положении, мне такое безобразие, может быть, и понравилось. Но я смотрела на все это совсем другими, чем остальные гости глазами. Я слышала мысли и знала, что многие «актеры» стыдятся стоять в таком похабном виде перед смеющейся публикой и мечтают только о том, чтобы их поскорее отпустили.
Когда показ дворовых красавиц и красавцев, наконец, кончился, сразу же заиграла музыка. Вот это было настоящее наслаждение. Я еще никогда не слышала такие нежные, красивые звуки. Жаль только, что голодные гости тотчас начали стучать ножами и вилками, чавкать и громко обсуждать достоинства живых картин, чем мешали мне слушать музыку. К тому же я чувствовала, что Алеша сгорает от желания и едва удерживается, чтобы не начать гладить мне под столом колени. Такого при посторонних людях я допустить не могла и предложила ему пойти отдохнуть. Он только этого и ждал, оставил недопитым кофий и, под понимающими, насмешливыми взглядами дам, потащил меня в наши покои. Со своей прекрасной прической я распрощалась сразу же, как только мы остаться вдвоем, но не очень о ней жалела.
Глава 17
После предыдущей бессонной ночи и вчерашнего вечера, проведенного в постели с мужем, я, как убитая, проспала до десяти часов по полудни. Когда проснулась, Алеши в комнате уже не было. Входная дверь в наши покои оказалась не запертой, но на меня больше никто не посягал.
Спешить мне было некуда. Я встала, умылась, заказала в комнату завтрак и занялась собой. Вскоре вместе с кухонной девушкой принесшей еду, ко мне зашла Марья Ивановна. Она казалась расстроенной, и лишь только мы с ней остались вдвоем, горько заплакала. У меня напротив было прекрасное настроение и хотелось, чтобы и всем людям было хорошо и весило.
— Что случилось, душечка, почему у вас глаза на мокром месте? — задала я вопрос созвучный нашей сентиментальной эпохе.
— Ах, Алевтина Сергеевна, — ответила сирота, отирая платочком на щеках слезы, — я в полном расстройстве. Василий Иванович меня прогнал от себя, и я теперь совсем не знаю, что мне делать.
— Что так, чем вы ему так не угодили? — спросила я, не очень озадачиваясь сложным положением сироты. Теперь, с падением власти Трегубова, Марья Ивановна оказывалась под моим покровительством и в этом доме могла рассчитывать на свой кусок хлеба. Она этого, понятно, не знала, была подавлена и чуть ли не готовилась к голодной смерти, где-нибудь под забором.
— Если бы я только знала! — воскликнула она. — Он вчера вечером приказал мне прийти к нему в спальню, я пришла, а он меня у себя не оставил и так раскричался, что я ни жива ни мертва убежала к себе. Видно я ему совсем разонравилась. Вот оттого теперь я и боюсь, что он велит прогнать меня со двора.
— А вы-то его как, любите? — спросила я, после памятной ночи, когда узнала всю подноготную помещика, с понятным любопытством.
— Конечно, люблю, он все-таки мой дальний родственник и благодетель.
— Ну, это понятно, а по-другому. Ну, как мужчину?
