заплечная сумка.
– Ну, и где ваш знаменитый холм? – капризно воскликнул я. – Не вижу никакого холма.
– Пше проше, не могу подать тебе руку, – поднял Анджей испачканные в смазке конечности. – Холм – сразу за административным корпусом, шагай себе по дорожке… – Он посмотрел на Рэй и слегка поклонился. – Хотя, по-моему, ты и без моих советов справишься.
– Долго не болтайте, мальчики, – пропела она и медленно пошла вперед.
Я заговорщически спросил:
– Ты ее знаешь?
– Ее знает ректор, – неохотно ответил Анджей. – Думаю, в электродинамической лаборатории тоже хорошо знают. Моя лаборатория, если ты помнишь, оборонными темами не занимается.
Недоверие – профессиональная болезнь оперативноков, тяжко жить с этой опухолью в голове: удаляешь – вырастает снова. Не сходи с ума, классик, зло сказал я себе. «Они» – это «они», а мы – это мы. И все! Точка… Рэй, не оглядываясь, игриво махнула нам пальчиками.
– Я вижу, у вас тут строгости, – похвалил я. – Осадное положение.
– Ерунда, практически всех пускаем. Горожане проходят на территорию свободно, а туристам пропуск получить – раз плюнуть.
– Вы умеете отличать одних от других? – удивился я. – Может, вы и документам верите, которые вам предъявляют?
Какая наивность, подумал я. Узнаю своих интелей. Подумал я также о маскировочных оболочках, оставшихся в автомобиле: чем, хотелось бы знать, местные вояки смогут ответить на подобные фокусы? Анджей растерянно поморгал.
– Ты зря беспокоишься, Иван, – напряженным голосом сказал он, – новички у нас хорошо проверяются. И вообще, проверяются все, кто нам не знаком.
– Что значит «не знаком»? – не понял я.
Он улыбнулся, расслабившись.
– Видишь того студента? – Анджей глазами показал на моего таможенника, несущего вахту возле турникетов. – Это заочник. Феноменальная личность. Помнит в лицо и по именам всех жителей города, все двести тысяч, а также три сотни тысяч туристов, имеющих гостевые карты. Просто так мимо него не пройдешь, серьезный молодой человек.
– Давайте ему побольше рыбы и творога, – посоветовал я. – Ты-то сам чем занят?
– Монтируем резерв, – виновато объяснил он, – заодно тестируем контрольный комплекс. Я бы с радостью побродил тут с тобой, но…
Но они и впрямь готовились к осаде, как бы ни убеждали своих гостей в обратном. По траве змеились кабели, сходясь к палатке с аппаратурой; два других точно таких же шатра виднелись метрах в трехстах отсюда – по разные стороны от главного входа. Ограда опоясывала весь парк и была составлена из прозрачных экранов два на три метра, закрепленных на стойках причудливого профиля. На экранах была нанесена по краю тонкая, серебрящаяся на солнце металлическая полоса. Не знаю как вчера, а сегодня на каждом из этих звеньев был заботливо выведен номер: начиная с цифры «1» (слева от арки), и заканчивая «2018» (справа). В землю были врыты столбы неясного назначения, в парке расставлены мобильные мачты антенн, приготовлены баллоны на тележках; таким образом, мирное ограждение, служившее по большей части украшением Университета, превратилось в надежный периметр, контролируемый в любой точке, и все это мало походило на учебную тревогу. Вдоль периметра курсировали озабоченные сотрудники, каждый с компактным рюкзачком на плечах – забавно это выглядело, так малыши на прогулке носят специальные мешочки за спиной, в которых помещается совок для песочницы и носовой платок.
– С радостью бы, но… – беспомощно повторил Анджей, состроил зверскую гримасу и пошел, горбясь, к палатке.
Я догнал Рэй.
– Кое-кто не дал мне договорить, – напомнил я, морально готовый в любую секунду снова оказаться на земле. Впрочем, теперь мы еще посмотрим, кто кого. Моя рука как бы сама собой легла девочке на плечо: она изучила внимательным взглядом эту мою руку, а я ждал, я всем сердцем хотел очередной хулиганской выходки… однако ничего не случилось.
– Нельзя грубить старикам, – продолжал я, потирая ушибленный бок. – Тоже мне, сосуд благодати, достойное дитя своего папаши. У Марии, по слухам, с твоими дедушкой и бабушкой был один сплошной конфликт, который, как я вижу, выродился в конфликт с собственной дочерью. А мне вот любопытно: какое будущее ты хотела бы для его внука?
– Чтоб был подальше от людей, – ответила она, не задумываясь.
– Сделаем. – Я засмеялся.
Рэй остановилась и странно посмотрела на меня.
– Не забудь, ты обещал.
Мы двинулись дальше. Разговор неожиданно оказался серьезным; что ж, тем лучше. Я осведомился:
– Ты веришь, что есть на свете машинка, которая изменяет реальность уже не в твоей голове, а вокруг тебя?
– Суперслег, – она усмехнулась. – Единственная и настоящая игрушка Оскара Пеблбриджа. Он так печется о чистоте человеческой истории, что хочешь не хочешь, а задумаешься, зачем ему эта штука нужна на самом деле.
– Я спросил не про Оскара Пеблбриджа, – терпеливо сказал я. – Давай не будем терять смысл.
– Давай. Мне тоже не нравится словечко «суперслег». Совершенная бессмыслица. Вроде «супермена». Возьмем, к примеру, Жилина, который вот уже сутки ведет себя аккурат как супермен, и все-то у него при этом получается. Хотя отродясь он таким не был! И вообще, сам он всей душой ненавидит таких жлобов и хамов, мы-то с вами это хорошо знаем. Где здесь смысл?
Смысла не было. Меня на миг повело – как давеча на пляже. Потому что я давно уже думал о том, о чем сейчас услышал, потому что дурацкое чувство сделанности, фальшивой яркости вчерашних дня и ночи, становилось с каждым часом все болезненнее.
– Мне кажется, Ваня, кто-то сильно захотел увидеть тебя таким, – ответила ведьмочка на свой же вопрос. – А тебе как кажется?
– Так вот для чего понадобилась комедия на пляже! – сообразил я. – Для того, чтобы сейчас сказать мне все это. Вы пытаетесь свести меня с ума, синьорина?
– Почему комедия? Рука болит, нет? Так что думай.
– Думать – тяжелая работа, – пожаловался я. – Мы ведь не про руку говорим. Про слег. Думать и говорить про слег – каторжный труд. В «Кругах рая» я уже высказался по этому поводу до конца, и вдруг появляешься ты, чтобы посеять в моей голове новый сорняк. На взморье, во время нашего бредового разговора, разве не снимали вы с меня рефлексограмму? Разве не для того возник жуткий образ ванны, из которой я так и не смог вылезти, чтобы проконтролировать в этот момент мои нейрохимические процессы? Я понимаю, вам нужно было знать, полностью ли отпустил меня слег. Но все-таки интересно: какой датчик ты ввела мне при помощи спицы?
– Блеск! – восхитилась она. – Абсурд пожирает своих детей.
– Тест, надеюсь, пройден?
– Тест? Удобная версия. У тебя хорошая психологическая защита, Ваня.
– Если на взморье был не тест, то что? – разозлился я.
Рэй, прищурившись, посмотрела на небо.
– Абсурд – это форма доказательства, – неторопливо произнесла она. – Это способ заставить человека взглянуть на все иначе, в том числе на что-нибудь действительно важное. А что для Жилина в этом мире важнее слега? Жилин столько слов, пардон, затупил, чтобы счистить с мира коросту благодушия. Если вдруг выяснится, что причину наших бед он перепутал со следствием, как ему, горемыке, перестроиться?
– Абсурд крепчал, – объявил я. – Глупо врете. Крутитесь, как змея на сковородке, позор.
Она невозмутимо продолжила:
– Согласно придуманной тобой легенде, слег возник из ничего, из ошибки, из неправильного сочетания обыденных вещей, и в этом его главная опасность. Но ведь не так оно было! Даже если изобретение слега
