Я нырнул в раскрывшуюся дверцу и воскликнул:
– Н-но, милая!
Мы стартовали, как чемпионы авторалли, с визгом обогнули вертолетную площадку, и Строгий Дом остался в прошлом. Если машина и вправду была оборудована системой квантового рассеивания, то орлы в зеленых галстуках должны были тревожно сорваться с насиженных мест, разыскивая упущенную добычу. Инородный предмет в кармане штанов тянул к себе, как магнит, но я решил пока повременить его вытаскивать. Все-таки мужчина тоже имеет право на личные тайны, даже в компании такой красотки.
Как выяснилось, пока я был в гостях, Рэй не теряла времени – успела вернуть себе прежний облик, превратившись из средних лет толстушки в стройное и опасно юное создание. Была она теперь в шортиках, в кислотной маечке и теннисных туфельках. Лакомый кусочек, а никакой вам не агент-вундеркинд, и уж тем более не агент-перебежчик. Царевна-лягушка.
Именно такой я и запомнил ее, увидев первый раз возле киоска с кристаллофонами.
– Ты уверена, что они нас потеряли? – спросил я.
– А то, – произнесла моя царевна человечьим голосом.
Сброшенная ею кожа была аккуратно разложена на заднем сиденье; я старался не оглядываться, потому что зрелище было не из приятных. Словно труп мы везли – сморщенную, остывшую, высосанную человеческую оболочку, бывшую совсем недавно симпатичной фрау Балинской. Этот жутковатый маскировочный комплект так и назывался – «оболочка». А труп старушки с седыми кудрями (незабвенная «мама»), очевидно, прятался в багажнике. Фильм ужасов. Уникальные были комплекты, если даже Оскар с его спецами не распознали обман. И за волосы, помнится, ее дергали, и за голый бюст хватали. Принцессе оставалось только подправлять цвет глаз, навешивать на себя бусы и браслеты, чтобы полимерные стыки в глаза не бросались – и хоть в постель к Иванушке-дурачку, то бишь ко мне. «Оболочки», вероятно, были незнакомы Службе контроля. Откуда такое техническое могущество у беглого агента? Добавим в список аппаратуру контр-слежения, «зонтики», фотохромное программирование (я вспомнил записку, привязанную к рукоятке моего чемодана)… Да и сама девочка была не промах! Начиная с нашей второй встречи на пляже, она не переставала меня удивлять, ибо это прелестное дитя все умело. Незаурядное актерское мастерство, умение изменять голос и прикус. Плюс ко всему – владение боевой суггестией… Я потрогал руку, которую вчера проткнули спицей: ранки, само собой, оставались на месте, однако боли так и не было. Не было мне больно, и все тут. Чему только их не учат в нынешних разведшколах!
До Университета домчались за несколько минут, здесь было недалеко. Рэй одним движением поставила машину на стоянку, втиснувшись между фургоном и мотоциклом, и сказала:
– Приехали, вылезай.
– Давеча твой папа у меня на плече плакался, – сообщил я. – Это правда, что ты в четырнадцать лет была беременна?
– Была, – ответила она, нахмурившись.
– Мария просил тебе передать, что твой сын сбежал из интерната.
– Я знаю.
– Может, ты сама это дело и организовала?
– Может.
Она сняла с крючка дамскую плетеную сумочку, и мы вылезли. Вернее, она вылезла, а я слегка задержался. Я вынул наконец из кармана бумажный комок и расправил его на колене. На чистом бланке бухгалтерской ведомости было наискось, печатными буквами написано: «ОНИ РЕШИЛИ ТЕБЯ УБИТЬ».
– Что там? – наклонилась Рэй к окошку.
– Любовная записка, – сказал я, снова комкая бумажку в кулаке. – Не обращай внимания, с поклонницами я сам разберусь.
– Отстреливаться надо, – проворчала она.
Любовная записка… Без использования гелиочувствительных чернил – единственное утешение. Просто и без затей. Сначала Жилина хотели похитить, а теперь планы изменились. Жилин потерял свое значение. Обидно за него, все-таки известный человек. Или это провокация? Чья воля направила исполнительного лейтенанта Сикорски к дому Строгова, чья рука испачкала бухгалтерский бланк?
На площади перед главными воротами было довольно много транспорта: автомобили, автобусы, мотоциклы, вертолеты, но особенно много велосипедов. Несмотря на ранний час, жизнь в Университете, как видно, кипела. Народ не спал. И в голове моей кипело. Оставим в покое неизвестного автора записки, зайдем с другого фланга: кто, собственно, решил покончить с писателем Жилиным? (Если, конечно, написанное – правда.) Кто они – эти страшные «они», так ли очевиден ответ на этот вопрос?
Я посмотрел сквозь стекло на Рэй, тщетно борясь с приступом паранойи. Моя царевна повесила плетеную сумочку себе на плечо; она терпеливо ждала меня, старика. Я выбрался на свежий воздух, наблюдая за ней, и она что-то почувствовала, ответила мне взглядом.
– Ты ведь у нас тоже в некотором роде Мария, – продолжил я светский разговор. – Псевдоним в честь папы? Или, наоборот, в пику папе?
– Пошли, – хмуро сказала она, включив сторожевую систему своего «фиата». И мы пошли.
– Кто кому пики ставит, – сказала Рэй, помолчав. – Он целую интригу провернул, когда отдавал Пьера в интернат. Знаешь, как теперь зовут мать моего сына? Согласно документам – Марией Ведовато. Дедушка записал себя вместо меня, чокнутый извращенец!
– Ну уж, извращенец, – неодобрительно сказал я ей. – А ты, стало быть, сделаешь так, что мамой Пьера станет пышнотелая Мария Балинская. Сочувствую вам всем. Лично мне кажется, что мама Рэйчел подходит больше.
Она вытащила из сумочки магнитную карту:
– Держи, это пропуск.
– Ого, – восхитился я, – тут пропускной режим?
– Так точно, – сказала она, – со вчерашнего дня. Тебя оформили, как командированного.
– Командированным я тоже сочувствую, – вздохнул я. – Скучно им здесь.
– Тебе смешно, – вдруг рассердилась Рэй, – а у меня отец – бешеный, тупой солдафон.
Я погладил ее по загривку, по вставшей дыбом шерсти.
– Он жестоко раскаивается, дитя мое. Зато ты, по-моему, просто кукушка. Подбросить птенца кому- нибудь в гнездо, чтобы спокойно порхать по лесу – это, конечно, не тупо…
Очнулся я на газоне. Рэй протягивала мне руку, помогая подняться; она улыбалась, у нее опять было хорошее настроение. Попался, как школяр, с досадой подумал я. Обыкновеннейший бросок через бедро, классика, самое первое действие, с какого юные спортсмены начинают осваивать любой вид борьбы. Бросок был выполнен чисто, с отменно высокой амплитудой: если бы не защитный рефлекс, то своротил бы я своими ножищами, красиво взлетевшими к небу, информационный куб со схемой парка.
– Вам следует быть учтивее с дамой, сеньор, – назидательно произнесла девчонка.
– Так то с дамой, – прокряхтел я, отряхиваясь. – Бешенство, по-моему, ваша фамильная черта. Это не комплимент.
Вход был уже рядом. В прямоугольной арке с колоннами, облицованной мрамором, были установлены турникеты. Возле турникетов дежурил молодой парень. Белая с золотом форменная рубашка и зеленые форменные брюки выдавали в дежурном принадлежность к таможенному управлению, и был этот таможенник мне знаком: не кто иной как он обыскивал вчерашним утром мой багаж в поисках контрабандной водки. За плечами его зачем-то висел, трудно согласуясь с остальным нарядом, небольшой плоский рюкзачок. Парень бесстрастно наблюдал за нами, никак не выдавая своего отношения к увиденной сценке.
– Досматривать нас будете? – кротко спросил я. – Если да, начинайте с нее. – Я показал на Рэй. В маечке она смачно смотрелась.
– Вы шутите, – констатировал таможенник, не улыбаясь. – Я вижу, у вас даже пропуск есть, товарищ Жилин, хотя вас бы и так пустили. Для людей с чувством юмора у нас зеленый коридор.
– В нарушение порядка? – ужаснулся я. – Что вы такое говорите!
Мы прошли сквозь турникеты, отметив магнитные карты в регистрирующем устройстве. Из большой, трехметровой высоты палатки, развернутой возле арки, нам навстречу выскочил Анджей Горбовски. Был он в рабочем комбинезоне, а на спине его сидела на плотных лямках точно такая же, как у таможенника,
