наши мужские забавы; то есть лучшей «камеры хранения» на случай непредвиденных обстоятельств мне не сыскать…
Он ничего не заметил и ни о чем не спросил. Откуда ему было знать, что малодушный ученик только что сделал свой выбор? Он сказал мне на прощание:
– Я очень рад, Ванечка, что вы зашли. И вообще, правильно, что вы приехали. Не забудьте только отсюда уехать, хорошо?
– А вы за это разрешите мне приподнять ковер? – нагло сказал я. Даже присел на корточки, готовясь выяснить наконец правду.
Дим Димыч ничуть не удивился, как будто с подобной просьбой к нему обращался каждый из гостей.
– Нет, – спокойно ответил он, – не разрешу.
Ширма так и осталась на месте: хозяин не счел необходимым показать мне себя. Перед тем, как удалиться, я приподнялся на цыпочки и посмотрел, что за книжку такую облюбовал Калям Шестой в качестве лежанки. Это была поэма «Руслан и Людмила». А.С. Пушкин.
Глава семнадцатая
Лейтенант Сикорски поджидал меня на улице. Он отогнул край зелено-красной форменной куртки – так, чтоб видна стала кобура на поясе. Куртка была надета прямо на майку, а майка вылезала из брюк, обтягивая круглый спелый животик. Очевидно, человека грубо выдернули из постели, не позволив досмотреть целебный сон. Не оттого ли был он столь суров? Он демонстративно расстегнул кобуру и скучно произнес:
– Лицом к стене.
За прошедшие сутки мой лейтенант явно потерял интерес как к здоровому образу мыслей, так и к проблеме супружеской неверности. Я поискал взглядом стену. Возле ступенек, ведущих к дому Строгова, не было стены, был только здоровенный почтовый ящик на тонком стебельке.
– А вы рано встаете, Руди, – сказал я полицейскому. – Или вы не ложились?
– Лицом к стене, – повторил лейтенант Сикорски ровным голосом. – Давай, давай, без разговоров.
– Ваш начальник знает, чем вы сейчас заняты?
– Товарищ Барабаш знает все и даже больше.
Я повернулся к морю задом, к Строгову передом, положил руки на почтовый ящик со знаменитым вензелем, и милейший толсятк принялся меня досматривать. Наверно, очень глупо это выглядело на мирной, солнечной, еще не проснувшейся набережной. С моей же точки зрения это выглядело крайне непрофессионально: офицер был один, без компании, а я знал четыреста сравнительно безболезненных способов заставить наглеца осознать свою ошибку. Было искушение наломать дров, однако я покорно ждал, когда он закончит свою работу. Искушение было, а желания не было. Я спросил:
– Что вы ищете, лейтенант? У вашей супруги ночной колпак стащили?
Сикорски стерпел. Тем более, ничего интересного на моем теле не нашлось. И даже в карманах – он, подлец, в карманы мои не забыл ручонки запустить!
– Мне кажется, вы сейчас что-то нарушаете, – высказал я предположение. – То ли закон, то ли гармонию вашего мира.
– Знали бы вы, без скольких законов могут обойтись люди, получившие приказ, – возразил он, отступая на шаг. – Гармонию нарушили не мы. И вам это известно как никому другому.
Я повернулся.
– Не будет ли последним ударом по гармонии, если вы объяснитесь?
– Одно шальное кибер-такси пыталось три часа назад протаранить ворота Старого Метро, – сказал он с нажимом.
– Протаранить Старое Метро? – изумился я. – Зачем?
– Вероятно, кто-то хотел проверить охранные системы, – еще поднажал Сикорски. – Не думаю, чтобы они всерьез рассчитывали проникнуть в шахту.
– Охранные системы? – изумился я куда больше. – Да что там охранять-то?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей. Пропустить вопрос мимо ТАКИХ ушей – это надо было постараться. Он вбил последний гвоздь:
– В салоне кибер-такси полно отпечатков ваших пальцев. Образцы получены из архива МУКСа, так что ошибки нет. Может быть, это не я вам, а вы мне сумеете что-нибудь объяснить? На заднем сиденье машины – застывшая кровь, на которой ваши пальцы видны даже простым глазом.
Он целился в писателя Жилина отнюдь не простым глазом. Его взгляд бил на поражение, потому что кровь с отпечатками пальцев – это да, было серьезно. Какой же я неаккуратный, с запоздалым раскаянием подумал писатель Жилин, разве можно быть таким неаккуратным? Достойный ответ нашелся не сразу:
– Три часа назад? Э-э, товарищи, так у меня алиби. Готов принести справку, выданную Советом Безопасности. Подпись господина Пеблбриджа для вас что-нибудь значит?
– Я примерно представляю, где вы были три часа назад, – сказал Сикорски брезгливо. – Только это ничего не меняет.
– Вы допросили Лэна? – обрадовался я. – Мальчик у вас?
– Что за Лэн? – не понял он.
Так, подумал я. Лэна они не знают. Скверные новости.
Это были настолько скверные новости, что опять у меня разболелось в груди, и вдруг кончился воздух, и цветочница Кони Вардас укоризненно покачала головой, и я понял, что еще одной подобной тяжести моя треснувшая совесть не выдержит, каким бы атлетом не изображали меня местные скульпторши…
– Любопытно, кто подкинул идею начать именно с моих отпечатков? – бросил я в пространство.
– Это тем более ничего не меняет.
– Послушайте, Руди, – резко сказал я. – Вы тут все честные и гармоничные, но мне тоже нечего от людей скрывать. Около часу ночи я видел на Театральной площади такси со вскрытой панелью управления и даже осмотрел машину, потому что не выношу, когда над техникой издеваются. Если бы я понял, что на заднем сиденье кровь, я бы, конечно, вызвал полицию, но там темно было, а сам я… э-э… был не вполне трезв.
– Вы пили спиртное без нейтрализаторов? – быстро спросил он. – Где?
– Не в гостях ли у ректора Академии?
– Какая чушь! Ректор – смертельно скучный трезвенник. Хотелось бы узнать о судьбе того идиота, который решил проверить Старое Метро на крепость. Он жив?
– Автомобиль управлялся дистанционно, – сказал Сикорски. – Радиоуправляемый снаряд. Так что сегодня все остались живы… правда, день еще только начался…
Я вдруг сообразил:
– Значит, у меня под мышкой вы устройство дистанционного управления искали?
Он застегнул куртку, надежно спрятав живот в зелено-красном панцире, после чего объявил:
– Вы свободны.
– Вот как? – удивился я.
– Оснований подозревать, что вы лжете, у нас пока нет.
– Я уже семь лет как свободен, – возразил я и пошел по набережной, демонстрируя им всем свою расхлябанную спину.
Никто меня не задерживал, это было странно. Однако настоящая странность была в другом; я осознал это, лишь когда сделал несколько шагов. Что-то инородное появилось в одном из моих карманов. Что-то, не имеющее веса, неслышным шорохом отзывающееся на каждое движение, и если бы не режим нулевой готовности, сделавший из меня принцессу на горошине, ничего бы я, наверно, не почувствовал. В кармане лежал скомканный бумажный шарик. Ну и не смешно, подумал я, общупывая пальцами неожиданную находку. Потом я оглянулся – как бы с ленцой, просто так. Лейтенант Сикорски неуклюже залезал в служебный «кузнечик» и весело покрикивал на пилота, который за шиворот втягивал его в кабину.
Вытаскивать и рассматривать, что там мне подбросили во время обыска, было нельзя: над землею, закрыв небо и солнце, нависали выцветшие глаза Оскара Пеблбриджа. Невозможно было забыться ни на секунду. Прогулявшись по набережной до турецких бань, я свернул на боковую улицу. Неброский «фиат- пластик» ждал меня там, где я его оставил, а в машине меня ждала Рэй, предусмотрительно затемнив окна.
