может быть, не должно быть! Опоздал, опять опоздал…
– На самом деле я вот о чем я думаю, – медленно сказал Жилин. Говорить стало ужасно трудно, язык больно ворочался во рту, как плод во чреве роженицы. – Спросить хочу… Стаса откопали?
Он отдалял и отдалял эту проклятую тему: все надеялся, что ответ как-нибудь сам возникнет. Рэй тоже села и сказала совершенно спокойно:
– Скребутан жив.
– Где он? – ничем не выдал себя Жилин.
– Наверное, в каком-нибудь закрытом госпитале. На материке. Его сразу погрузили в санитарный вертолет и – фьюить! – Она изобразила рукой восходящую к небу спираль.
– Откуда ты знаешь?
– Человека можно скрыть от прессы, от полиции, даже от исполнительного листа, но не от того, кто ему искусственное дыхание делает, – дернула носиком Рэй.
– Гончар? – сказал Жилин.
Он встал на ноги, отряхиваясь. Женщина встала рядом. Он оглянулся, посмотрел на уходящий к небу, усыпанный огнями амфитеатр города, и продолжил:
– Стаса будут судить?
И тут же понял, что сморозил глупость. Суд крайне невыгоден Службе контроля, кроме того, если бы главаря такой банды хотели судить, давно бы уже предъявили его публике.
Рэй улыбнулась краешками губ.
– Думаю, наоборот, предложат высокооплачиваемую работу. Подальше от тягот цивилизации, вернее, поглубже.
А почему бы не привязать банкира к креслу перед стереовизором и не показать русские порники, подумал Жилин. Чего проще?
Задрав голову, он долго смотрел на луну. Разум был свободен и открыт. По дорожке лунного света спустился кто-то, очень похожий на Жилина, и вошел, не спрашивая разрешения. Не бойся, этого они с твоим Стасом не сделают, возразил второй Жилин. Почему? Потому что Стас – твой друг. Неужели ты не понимаешь, как это важно, что он – твой друг? Ему предложат работу, и он, конечно, согласится. Хм, сказал первый Жилин. На Стаса трудно воздействовать, он одинок и вдобавок не боится смерти. Второй Жилин оскорбительно засмеялся. Смерти не боятся только просветленные йоги и люди с заметными отклонениями в психике, ну еще, до некоторой степени, маленькие дети. Стас, бесспорно, ребенок, пусть и большого размера, однако он по-прежнему любит деньги. Он их любит платонически, обронил Жилин (который из них?). Во-первых, откуда ты это знаешь, ехидно осведомился гость, во-вторых, не имеет значения, как он их любит. Негоже Боевым Романтикам иметь такие слабые места в броне; опытный психолог пробьет в ней дырку одним пальцем – и вытащит душу наружу… Вон отсюда, закричал единственный и настоящий Жилин, и фекалии свои подбери! Хотя, если быть честным с самим собой (с кем же еще), то мнение непрошеного собеседника принесло ему некоторое облегчение…
– Ты права, – сказал он Рэй. – Будем надеяться.
Я свободен, напомнил он себе, затем пошел вдоль воды, перепрыгивая через языки прибоя. На полуголого Жилина заглядывались, как никогда раньше: сегодня это было для него почему-то важно. Будущего больше не существовало. Прошлого тоже. Иван медленно вынул из карманов штанов божественные Буквы…
Подбежала Рэй.
– Смотри, – сказал он, открывая ладони.
Она и так смотрела во все глаза.
– Нравится?
Она мелко покивала, не пытаясь скрыть восхищение. Как магнитом повлекло ее к рукам мужчины, невидимая сила заставила ее изогнуться и вытянуть мордочку; изо всех сил Рэй хотела увидеть…
– Проигрыватель? – сочувственно спросил он.
– Пара звуковых синхро-капсул. Со сфероэффектом, – она прерывисто вздохнула, не смея дотронуться.
– Смотри внимательно, – предупредил Жилин, забежал по пояс в воду, после чего, один за другим, швырнул камни далеко в море.
Женщина окаменела, ничего не понимая.
Черные снаряды звучно шлепнули о волны и ушли на дно, смешавшись с одинаковой, идеально отшлифованной галькой.
Давно бы так, горько сказал он себе. Никакого суперслега – никому и никогда, ни взрослым праведникам, ни юным гениям! Живи спокойно, Новый Человек, и пусть никто не вложит в твои руки подобную тяжесть…
– Приговор приведен в исполнение, – сурово сообщил Жилин, вернувшись.
Что же ты натворил, недоумок, явно хотела крикнуть Рэй, однако сказала совсем другое:
– Это преступление.
Она едва не плакала. Ну как же так, ну что же это, изнемогала она от обиды. Ее лицо в одно мгновение стало детским, непривычно растерянным; от ее лица, искаженного светом и тенью, невозможно было оторвать взгляд. Бессилие, как выяснилось, красило это удивительное существо не меньше, чем сила.
– Бывшие возлюбленные очень ранимы, – улыбаясь, сказал ей Жилин. – А также легковерны.
Он привытащил на секунду Буквы из карманов и снова спрятал. Сокровище осталось при нем, разумеется. Как же иначе? Могло ли быть иначе?
– Обманул… – с ужасом прошептала Рэй. – Ты меня обманул…
Ужас превратился в ярость. Ярость превратилась в отработанное неуловимое движение, однако писатель был настороже, сегодня он был в ударе: с любовью перехватив этот скороспелый порыв чувств, он придал летящему телу новое направление и мягко положил проигравшего соперника на песок.
– Прием не готов, – голосом инструктора объявил он. – Повторим?
– Когда ты их успел подменить? – пропыхтела Рэй.
– Говорили же тебе – смотри внимательно.
– Обманул! – повторила она уже с восхищением.
Кого он обманул? Только ли влюбленную в него женщину? А как насчет себя самого? Да, выбросить ЭТО в море было бы позором и малодушием. Стремясь избавить случайного человека от соблазна стать Богом, на самом деле он всего лишь обезопасил бы собственные сны. Какой же выход? Отдать ЭТО, подарить кому-то – также было малодушием. Впрочем, как и навечно оставить себе… Существовал ли четвертый вариант?
– Пожалуйста, больше не шути так, – попросила Рэй. – А то я подумаю, что у тебя не осталось желаний.
Он оскорбился, с трудом пряча улыбку:
– У меня не осталось желаний?! Это теперь-то, когда я точно знаю, что вчера на пляже ты была права, и все на свете – игра моего воображения?!
Он помог женщине подняться. Потом притянул ее к себе, готовый к тому, что эта сумасшедшая опять станет бороться, но все обошлось, и тогда он признался:
– Помнишь, ты спрашивала, хочу ли я, чтобы ты разделась? Ответ утвердительный. А потом – чтобы раздела меня.
Когда Жилин тащил Рэй к зарослям акаций, она хохотала, как деревенская дурочка, и шаловливо задирала кислотную маечку, под которой ничего кроме загара не было.
Глава двадцать шестая
В доме Горбовских все было открыто: и калитка, и окна, и входная дверь, повсюду горел свет, даже в саду, идиотскими голосами рыдал стереовизор, вот только жизни в доме Горбовских было маловато. Не била у них жизнь ключом. Татьяна лежала на диване в гостиной, с трудом вмещаясь в пространство мягких спинок и подушек. Ноги ее покоились на валике. Рубенса бы сюда, подумал Жилин.
– Прости, – виновато сказал он, – я попрощаться.
Татьяна, кряхтя, привела свое огромное тело в движение. Она села, спустив ноги в тапочки, и рефлекторно запахнула халат. Жилин присел рядом.
