бы подло. Сильный должен беречь слабого. Не всякого, конечно. Такого – тоненького, стройненького – должен. Его слабость – это его беда… Она действительно ощущала НЕЧТО. Чуть-чуть, проблесками. Все- таки Милита была женщиной, никуда не деться. Под футболкой, под шортами – из плоти и крови.
– Откуда у тебя шприц с наркотиком? Тоже у отца из письменного стола?
– Ха… Да сперла у учителя, и все. Пусть полетает, птичка, поищет.
– У какого учителя?
Она напряглась. Скривилась – будто бы язык прикусила.
– Есть у нас в клубе один, – неохотно объяснила. – Мущ-щина. Бзикнулся со своими законами чести для настоящих женщин. А сам-то… – и не стала продолжать.
– Это там ты стала такой сильной?
– Разве у меня сила? Вот у той… – Милита кивнула на дом, – у нее – да. А мне еще работать и работать… – она сжала кулак и поиграла мышцами, внимательно глядя на руку. Несколько мгновений, увлекшись, шептала: «Гад! Гад!» – ритмично вздымая бицепс, потом прервала баловство и добавила:
– Сила – это, конечно, кайф. Ты умный парень, я тебе скажу честно, как есть. Что делать женщинам, когда все мужики поголовно подонки или ничтожества? Что? Только одно – становиться сильнее их. Иначе нам не выжить. И миру иначе не выжить, без нас-то. Но сильной стать мало, главное – стать личностью. Тогда ты – это ты, а остальные против тебя – никто… Ничтожество и подонки… Ты меня понимаешь?
Студент слушал вполуха, рефлекторно кивая. Проблема сильной личности его мало интересовала – он неотрывно смотрел на зловещий подъезд и странно дергался. Во второй раз за вечер шла борьба между страхом за свою жизнь и страхом за свою честь. Типичное состояние слабой личности. В таких случаях, по обыкновению, побеждало то, что лежит между – невроз. Студенту было плохо.
Боже, думал он, во что я ввязался?
– Ты с ней знакома? – откликнулся он невпопад.
– С кем?
– Ну, с этой…
Милита повела плечами. Как всегда, понять ее не захотели. Гадство. Впрочем, от высоких тем до мелких проблем ей было не очень высоко спускаться, поэтому она ответила безо всяких:
– А-а, слегка. Трепалась с ней пару раз, и все. Еще до того, как Даша спятила. При мне она занималась на особом ре– жиме… да почти и не занималась, ходила очень редко. Была беременная.
– Спятила… Сумасшедшая, что ли?
– Чем ты слушаешь? – рассердилась Милита. – Сто раз одно и то же… Сумасшедшая или нет, но она не в себе, стопроцентно. Не знаю, как там это называется. Свинтила с резьбы недавно, недели три назад. История примерно такая. Девочка влюбилась, подзалетела, а парень наплевал ей в рожу, бросил. Она стала выяснять с ним отношения и случайно убила. Не смогла удержать в себе «взрывную реакцию»… Хотя, это тебе не обязательно понимать. Короче, у нее из-за шока произошел выкидыш. Насчет убийства Игоря… ну, того мальчика… на нее, конечно, никто ничего не подумал, все-таки школьница, беременная, к тому же сама в больнице сразу оказалась. Менты ведь не знали, какая в ней сила сидит. А вышла из роддома уже сдвинутая. Ясное дело – любовника буквально в куски разодрала, ребенка выкинула… И потом, в ней же действительно нечеловеческая силища! А как это на бабу действует в таких ситуациях, хрен знает.
– Школьница? – пробормотал студент, пораженный до глубины изысканной души. – Женщина-монстр – школьница? Шутишь!
– Ха… В девятом классе учится, как и я. В смысле – училась. Сейчас в школу, само собой, не ходит.
Стоп, сказал он себе. Спокойствие и уверенность ограждают меня от внешнего мира, словно стена. Я очень хочу, чтобы мои руки и ноги стали тяжелыми и теплыми. Очень хочу, чтобы мои руки и ноги стали тяжелыми и теплыми. Хочу, чтобы мои руки и ноги… Стоп, не отвлекаться. Над головой – золотой туман, при вдохе он врывается в каналы, наполняет тело до краев, до ступней, при выдохе – поднимается обратно, прочищает, прочищает. Спокойствие и уверенность… Да, обстоятельства мрачные, но вполне рациональные. Да, страшненькие, прямо скажем, обстоятельства. Только психовать еще рано, рано, рано…
– С тех пор, – говорила Милита, – она каждый вечер выходит из дому. Иногда просто побродит по району и возвращается. А иногда на нее что-то находит, и потом в морге не знают, как этих бедняг собрать. Чего она на военных взъелась? Ведь есть же среди них нормальные, вон мой папаша, к примеру. Жлоб, конечно, но зато личность редкая…
Студент выслушал. После чего спросил. В который раз. Рискуя нарваться на колючую проволоку, но теперь – гораздо более твердо, требовательно, мужественно:
– Зачем ты ее ловишь? – спросил он. – Почему отцу не расскажешь?
– Не твое дело, очкарик, – привычно схамила Милита.
И хотела еще прибавить, что от идиотских вопросов у нее уже заложило уши. Хорошая шутка. Жаль, не успела прозвучать. В подъезде вдруг послышались рыдания, и она машинально взяла студента за локоть – так, что тот чуть не вскрикнул. На улицу вышла плачущая девушка, одетая в школьную форму. Милита мгновенно обняла студента, спрятав лицо за его большую умную голову.
– Это она, – горячий шепот ударил ему в ухо.
13. Подвал
Действие:
– Продолжаем наш спектакль! – возгласил кто-то. – Акт второй: драматический диалог. Просьба открыть глазки и поаплодировать.
Товарищ майор послушно открыл глазки.
– Сиди, сиди, не обращай внимания, – махнул рукой хозяин кабинета. – Я, собственно, острю. Мне надо только вещи кое-какие взять, сейчас занятия начинаются.
Бред, подумал гость, напружинив логику. Долго еще меня здесь держать будут? В самом деле, не собирается же этот чокнутый…
– Не собираешься же ты убить меня! – бесстрашно бросил он в лицо преступнику. Тот зевнул, посмотрел на часы. Пробормотал: «Почти десять» и вздохнул. Ему было ясно: к стулу привязан законченный идиот. Ерзающий, ведущий жалкую борьбу с коварной резиной – да, законченный…
– У супермена поджилки трясутся. – Тренер еще зевнул.
Тогда майор рубанул наотмашь – сталью:
– Ты объяснишь мне, наконец?
Таким образом, драматический диалог был принят.
– О! Граф проснулся, требует закуску. Ладно, ничего не поделаешь, начнем сеанс вопросов и ответов… Ну?
– Что – ну! Зачем ты издевался над детьми? Там, в соседнем бункере?
Тренер пожал плечами:
– Во-первых, это не дети, а полноценные пятнадцатилетние женщины. Детей я не учу, к твоему сведению, учу только женщин. Во-вторых, я ни в коем случае не издевался над ними. Обычный отбор кандидатур в особую группу, группу для особо одаренных, так сказать. Я называю процедуру «тестом на унижение с эмоциональной компенсацией». А ты можешь называть ее как хочешь, мне плевать. В третьих, подглядывать в не предназначенную для тебя щелку – стыдно. Недостойно такого мужчины, как ты.
Товарищ майор попытался усмехнуться. Попытка была весомой заявкой на успех:
– Ах, тест? Все по науке, значит? Ловко придумал, маньяк! И какая же тебе приглянулась, рыженькая?
– Алиса? Вредная, в меру злобная, не больше – чисто бабская натура. Вторая, кстати, значительно лучше. Да какая тебе разница?
– Никакой, – согласился товарищ майор. Он громко, тяжело дышал. На него вдруг обрушилась яростная догадка, и даже боль померкла, и даже гнусность ситуации забылась. – Ответь, пожалуйста, гражданин учитель. Милита тоже проходила твой «тест на унижение»?
– Естественно, Боря. Милита мне понравилась, и я сразу взял ее. Сначала она обиделась, как, впрочем, каждая нормальная кандидатка. Но потом начала работать, и ее эмоции в отношении меня стабилизировались. Здесь все отлажено, Боря. Ты за дочь не волнуйся, она работает с азартом. Меня уважает…
