правила техники безопасности. Правила просты: ничего не делать без команды. Самодеятельность карается. В окна тяжелые предметы не швырять, в стены не стучать, не орать. Иначе всё кончится быстрее, чем нам бы всем хотелось.
– Что кончится? – с вызовом спрашивает женщина.
– ВСЁ! – вколачиваю я в ее личико.
Она отшатывается. Я возвращаюсь в кресло.
– Ида! – стонет мужчина.
– И дома тоже… – искренне обижается она. – Ни сна, ни отдыха… Мечтала, как положу голову на подушку, вытяну ноги…
А ведь их всех, конечно, придется убить, неожиданно для себя понимаю я. С непривычки – думать об этом непросто. Но разве не для того я сегодня тренировался, чтобы обратить непривычное в простую и доступную форму? В форму истинной Мудрости… И ребенка? – думаю я. С некоторым усилием: да, конечно. Ребенка – тоже. Моя Реальность – едина для всех, и шагнуть на новый уровень мы сможем только вместе. Они станут ступенькой, а я – тем, кто на ступеньке…
Как последний звонок в выпускном классе – один на всех. Дз-зенн! Дз-зенн!
Всплеск на зеркальной глади прошлого (КУРСИВ ВРЕМЕНИ)
…Андрей Гаврилович Русских – известный собачник и к тому же – ранняя пташка. Я с ним частенько встречался на бульваре во время утренних пробежек, совершенно не предполагая, что у нас есть общие знакомые. Вернее сказать – знакомая. Он собаку выгуливал, я – себя. Как по часам, всегда в одно и то же время. У меня – режим, и у него, вероятно, нечто схожее. Такой же основательный, педантичный человек, как и я. В общем, достоин уважения. Был…
Единственное, что я ко вчерашнему дню не умел, это лишать живое существо жизни. Но после жертвы, которую я принял от бездомного кота, привыкнуть к новому мироощущению оказалось на удивление легко. Кот – тварь полуразумная, так ведь и не всякий человек отличается от него интеллектом. Профессор Русских, например, не смог выжать из себя даже ту каплю истинного разума, которой он, по слухам, обладал… Я встретил его в крохотном дворике, выводящим на бульвар – ровно в 6:15, как и планировал. Лицо не прятал, зачем? Если кто меня увидит и запомнит, чем мне это повредит?
Пес породы ротвейлер, гулявший в одном ошейнике, мгновенно почуял неладное. Нунчаки возникли из вшитого в пиджак чехла словно сами собой – тогда он кинулся на меня. Я позволил псу прыгнуть (мимо, разумеется!), и пока он разворачивался, озлобленный неудачей, ударил серией: но носу, по затылку, по хребту. Он словно споткнулся, застыл на секунду, оторопевший. По собачьему носу – это очень больно, это дико. Я нанес последний, акцентированный удар нунчаками – снова по хребту. Хрустнуло. Ноги у зверя подломились.
– Что вы творите?! – завизжал профессор.
Жалобно скуля, псина поползла обратно к хозяину. Привык побеждать, тупая башка? Привык ломать слабых? Отвыкай. А хозяин уже бежал прочь с воплем:
– Помогите!
Кто же вас услышит в такое время и в таком месте, профессор? Белые ночи только- только начались, светло и пусто. Мертвый дворик, стиснутый равнодушными стенами. Ночь с пятницы на субботу. Кто же вам поможет?
Двумя прыжками я догнал его, свалил на песок и стреножил при помощи собачьего поводка, торчавшего у него из кармана.
– Что вам нужно? – выл он, пока я работал. Но лишь достав специально взятый из дому диктофон, лишь включив пленку на запись, я открыл врагу свой голос.
– Вы знакомы с госпожой Барской? – спросил я.
– Вас подослал ее муж? – сразу сориентировался он. – Подождите, здесь явное недоразумение!
И я понял, что выбрал верную мишень. И покатился допрос: вопрос-ответ, вопрос- ответ…
Я вынул из гинеколога правду. Бывают ситуации, когда методы не важны – важна сама правда. Эта ситуация называется войной.
Нужные мне ответы были получены, а враг, прошептав напоследок: «Не делайте этого», – лишился чувств… Он потерял сознание! Он ушел на темную сторону своей Реальности, став для меня недосягаемым.
Это был знак. Оказывается, Высшее милосердие распространяется даже на таких недолюдей. И тогда я обнял его петушиную шею цепочкой моих нунчак. «Признай всё, как добро, и обретешь Добро», – прочитал я вместо отходной молитвы цитату из Во Го, довершил начатое и удалился, оставив орудие казни на трупе – как клеймо мастера…
4. Коан о строгом учителе, пощадившем бабочку
– Ваш муж тут давеча клялся, что полностью доверяет жене.
– Спасибо, я в этом не сомневаюсь.
– Сказать, почему доверяет?
– Вы можете говорить все, что пожелаете, хоть стихи читать, хоть рэп. Кстати, что у вас с голосом?
– Голоса у меня нет и больше не будет. Такое бывает, когда концы отдаешь.
– Вах! Я и забыла.
– Ваш муж доверяет жене только потому, что проверяет каждый ее шаг. Как в поговорке.
– Я женщина восточная, ваших поговорок не знаю…
Прекрасна, как богиня. Возлежит на ковре в своем углу. Мечет молнии, одна из которых вдруг попадает в меня. Я пытаюсь встать с кресла, я встаю, но силуэт женщины раздваивается. Облепивший меня рой «мушек» вспыхивает, сгорая… Темнота обрушивается, как бетонная плита.
А потом я вижу прекрасное женское лицо – над собой.
– Всем по местам! – хриплю я, отталкиваясь от ковра рукой. – Учитель еще не подох!
Лицо улетает в сторону.
Я понимаю, что лежу. Лежал. Обморок длился секунду, не больше, и все же… Финал близок. Это очевидно.
– Вы так странно дышите, – озабоченно говорит Идея Шакировна. – Все это время, не только сейчас. Вам действительно плохо?
Если противник увидел ваше дыхание – вы проиграли, таков закон единоборств…
– Я почти мертв, – говорю я равнодушно (равнодушно ли?). – Вчера, в перерыве торжественного мероприятия, где мы якобы случайно встретились, ваш супруг отравил меня. И то, что он до сих пор боится сознаться в этом, сути дела не меняет.
Лицо богини непроницаемо. Мы смотрим на Щюрика. Тот стоит, закрыв глаза, и еле заметно покачивается.
