целому ряду лиц.
Андроников. – Г. председатель, это та схема, по которой я писал г. министру юстиции…
Председатель. – Остановитесь на всем этом вкратце. Нам бы хотелось, чтобы вы в сжатой форме передали лишь факты, относительно той группы лиц, которые упомянуты в вашей записке.
Андроников. – С кого вы прикажете начать? Может быть, вы скажете, кто вас из этих господ более интересует?
Председатель. – Не изберете ли вы хронологический порядок? Возьмите несколько лет и расскажите о том, как происходили эти встречи и как развивались факты, вам известные.
Андроников. – Слушаюсь. Я начну с того, что в последнее время в газетах писали о каких-то моих влияниях на правительство. Конечно, все это было чрезвычайно преувеличено, ибо фактически влияния не было, а были добрые отношения с теми или другими высокопоставленными лицами. Еще в бытность мою в Пажеском корпусе, я, как человек более или менее светский, приобрел знакомство в свете и, затем, когда я впоследствии вышел в жизнь, из чисто светских отношений отношения эти сделались деловыми. Так я познакомился с некоторыми министрами… Например, я познакомился с гр. Витте совершенно случайно… Знакомство это было для меня чрезвычайно интересное, так как Витте был в то время очень большой человек. Это было лет 18 тому назад…
Председатель. – Может быть, это слишком дальнее время. Вы несколькими мазками пройдите это и затем перейдите к отношениям, которые к нам ближе.
Андроников. – Затем, мне пришлось совершенно случайно оказать ему несколько любезностей. После мне пришлось собирать материал о его деятельности. Этот материал был впоследствии помещен в периодических изданиях. Конечно, эти отношения нас сблизили. Раз я был знаком с таким большим человеком, как Витте, то, совершенно естественно, знакомиться потом с другими министрами было чрезвычайно легко. Это было начало, откуда пошли мои отношения со власть имущими – с правительством. Знакомство с Ермоловым, Ванновским, все это естественно образовалось после этого. Должен сказать еще об одном обстоятельстве, которое мне дало возможность потом сойтись с некоторыми из теперешних министров, как с Макаровым и Штюрмером. Это произошло, когда мне пришлось, 14 лет тому назад, совершенно случайно взять на себя инициативу разоблачения гнусной истории Татьяны Золотовой, которая была на ст. Тихорецкой в вагоне изнасилована судебным следователем Т…[*] Я поехал туда и разбирал это дело. Это наделало очень много шуму и много неприятностей тогдашнему всесильному министру юстиции Муравьеву. Когда я приехал в Петроград, то меня вызвал сейчас же директор департамента общих дел Штюрмер. Я в то время состоял причисленным при министерстве. Он меня принял очень сурово, и заявил, по приказанию министра внутренних дел Плеве, что я позволяю себе вмешиваться совершенно не в свое дело. Тут я заявил Штюрмеру, что я нисколько не раскаиваюсь… После этого разговора, когда он увидел, что я на этом настаиваю, что меня нисколько не запугивают заявления министра внутренних дел Плеве, что я могу выйти в отставку (я тут же принес свою записку об отчислении меня от министерства), он подал руку и сказал: «Пожалуйста, садитесь. Я вижу, что в вас кипит кровь: я люблю таких людей!…» Это была наша первая встреча со Штюрмером. Затем приходилось его видеть, как директора департамента, очень редко. Впоследствии, его сделали из директора департамента прямо членом Государственного Совета, что было очень большим скачком, – он был этим всецело обязан своему другу Гессе, тогда дворцовому коменданту, с которым он дружил. Тут я его потерял из виду. Через некоторое время была какая-то история, в которой он, Штюрмер, нуждался в совете Витте; тогда он, зная мои добрые отношения с Витте, обратился ко мне и просил, не могу ли я ему посодействовать в получении свидания… Я сейчас же это сделал. И сделал это так, что Витте сам поехал к Штюрмеру. Помню, это было в январе 1904[*] года: 6-го января была Иордань, когда из пушки был залп в Зимний дворец, и Витте тогда взял одну из пуль, которая попала туда. Он ее поднял и привез к Штюрмеру показать. Штюрмер мне потом говорил: «Как я вам благодарен: Витте был у меня и даже показал мне пулю!…» Это осталось у меня в памяти. Потом я Штюрмера не видел несколько лет, и уже лет пять тому назад, когда Коковцев был председателем Совета Министров, произошла история с увольнением преосвященного Гермогена.[*] Бывший государь требовал его немедленного отъезда из Петрограда, и это наделало много шуму. Это было, вероятно, в 1912 году – лет пять тому назад. Штюрмер чрезвычайно интересовался участью преосвященного Гермогена и так много говорил об этом, что я этим вопросом тоже заинтересовался. Совершенно его не зная, но слыша много о добродетели этого архиепископа от А.А. Макарова, который в то время был, если не ошибаюсь, государственным секретарем или товарищем министра внутренних дел? – я решил поехать к Гермогену и расспросить его, что он сделал, в чем провинился… Никакого ответа я не получил. Этот вопрос чрезвычайно интересовал Штюрмера, и Штюрмер (не знаю, откуда он узнал, что я был у Гермогена) хотел меня повидать и предложил, не поеду ли я к нему пообедать. Я к нему поехал, и мы были втроем – Штюрмер, его жена и я. Мы очень подробно обсуждали этот инцидент, при чем Штюрмер стоял за архиепископа. Тут много говорилось о текущих событиях, о том, что тогда волновало общество. После этого обеда я уже с ним не встречался совершенно. Мы обменивались только карточками на новый год и на большие праздники. Затем, когда его сделали председателем Совета Министров (это было в январе 1916 года), то я сейчас же позвонил по телефону на его квартиру с просьбой, не может ли он меня принять. Ответ последовал через несколько часов; уже на другой день после его назначения, я был у него на Б.Конюшенной. Мне очень было важно его повидать для моего журнала, который я начал издавать: «Голос Руси», и я хотел его интервьюировать. Когда я приехал, его первая фраза была: «Мы с вами четыре года не виделись»…
Председатель.– Что вы знаете о тех обстоятельствах, при которых был назначен Штюрмер?
Андроников. – Обстоятельства эти для меня были загадочные, и мне казались чрезвычайно странными. Во-первых, я не мог себе этого представить… Для меня был неожиданностью уход Горемыкина. Сам Горемыкин этого не знал, не знал до такой степени, что когда я к нему приехал в день его доклада в Царском и говорил ему: «Excellence, c’est votre dernier rapport» – он улыбался: «Quelle bêtise, ce n’est par possible!…».[*]
Председатель. – А почему вы это думали?
Андроников. – А потому, что мне говорили со всех сторон, что дни Горемыкина сочтены, что Горемыкин человек уже конченный…
Председатель. – Почему вы думали, что ваши сведения, а не сведения Горемыкина соответствовали действительности?
Андроников. – Весь город говорил о том, что Горемыкин должен непременно уйти, что это вопрос нескольких дней! А он, старик, этому совершенно не верил… В день его отставки я тоже ездил в Царское к ген. Воейкову, и когда я говорил ему: «Вот я сижу у вас, а во дворце сидит Горемыкин, и это, мне кажется, его лебединая песнь», – Воейков говорит: «Нет, это не может быть, – это не верно… Откуда вы знаете?» – «Все это говорят»… Когда я вернулся из Царского и поехал к Горемыкину, он сказал, что я был прав, что бывший государь «m’a signalé de quitter mon poste»… Затем, относительно назначения Штюрмера, могу сказать следующее. Со всех сторон это имя называлось. Мне казалось чрезвычайно странным, что останавливаются именно на Штюрмере. Что он хотел власти, я это знал. Знал это по факту, который позволю себе сейчас рассказать: в 1912 году вдруг разнесся слух о том, что Штюрмера назначают от правительства городским головою в Москву. Я совершенно не мог себе это представить: как это члена Государственного Совета и вдруг назначают городским головою? Но потом сообразил, что это место, очевидно, очень выгодное во всех отношениях и что ему будет предоставлен дом генерал-губернатора для пребывания… Но Коковцев, который был тогда председателем Совета Министров, мне тогда сказал, что это дело расстраивается, что он категорически против этого… И это дело тогда, действительно, расстроилось. Вот почему, когда мне говорили, что Штюрмер идет в премьеры, я вспомнил, что раз он хотел быть городским головою, то какую бы ему власть ни дали, – он ее принял бы. Только впоследствии, из разговоров, я узнал, что в его назначении принимал горячее участие Распутин, с которым я тогда порвал всякие отношения, затем, Манасевич, будто бы, горячо проводил его и будто бы в этом деле был замешан митрополит Питирим, которого я совершенно не знал… Мне казалось это неправдоподобным, потому что Манасевич сам – маленький человек…
