людей, преступных с точки зрения закона? Не известны ли вам какие-нибудь особенно резкие случаи сокрытия более тяжких преступлений?
Комиссаров. — Я сейчас припомнить не могу.
Председатель. — Но это снабжение паспортами, укрывательство, это было обычным явлением и происходило согласно инструкции?
Комиссаров. — Понятно, давали укрываться.
Председатель. — Не было ли в практике саратовского жандармского управления особенно резкого случая — с убийством одного человека, когда убийцу не только не открыли, а, напротив, прикрыли, хотя он был известен?
Комиссаров. — Не будете ли вы добры напомнить мне?
Председатель. — Вам ничего не говорит кличка «Тит»?
Комиссаров. — Я сам писал в департамент, — сейчас хорошо не помню, но знаю, что я сам потребовал, чтобы его убрали вон. Я узнал, что этот Тит служит в Казани и что начальник казанского управления хотел иметь его у себя. Я тогда запротестовал и написал в департамент полиции, что считаю это совершенно недопустимым.
Председатель. — Почему?
Комиссаров. — Что же убийцу держать.
Председатель. — А к какому времени относилось совершенное убийство?
Комиссаров. — Я узнал об этом совершенно случайно. Когда я был в Казани, я рассматривал там дела и увидел, что, действительно, там был такой тип. Я запросил.
Председатель. — Вы заглянули в дело и убедились, что этот человек убил другого и что это дело замяли?
Комиссаров. — Да. Я написал об этом начальнику казанского управления, который отнесся к этому совершенно добродушно, спокойно. Я возмутился и написал в департамент полиции.
Председатель. — Этот убийца был до вас секретным сотрудником в Саратове?
Комиссаров. — Это было без меня, но знаю, что был такой случай.
Председатель. — Не помните ли вы, что мотивом убийства было то, что убитый, по предположению убийцы, мог его выдать?
Комиссаров. — Из дела это видно.
Щеголев. — Откуда вы узнали, будучи в Саратове, о том, что этот сотрудник был убийцей?
Комиссаров. — Из рассказов.
Щеголев. — Из чьих рассказов?
Комиссаров. — Кажется, полиции. В каждом управлении есть сотрудники, которые образуют нечто в роде справочного бюро. Таких в Саратове было два или три. И когда нужно было узнать, что было прежде, то зовешь этих справочников. Так, между прочим, помню, я и про этого Тита узнал. Когда я узнал, что этот Тит находится в Казани, я начал справляться, кто такой, и мне сказали, что он убил человека, — я написал в Казань Калинину, а через некоторое время, узнав, что Калинин выгнал его вон, я написал и Калинину и в департамент, что это недопустимая вещь. Вы из дела увидите это.
Щеголев. — Вы этого Тита никогда не видали?
Комиссаров. — Не видал.
Щеголев. — И не знаете, был ли он привлечен или нет?
Комиссаров. — Не знаю.
Председатель. — Вы помните, что к тому времени, когда вы служили в департаменте полиции, относится запрос по поводу погромных прокламаций, которые тогда печатались?
Комиссаров. — И которые приписывались мне?
Председатель.—Да, которые приписывались вам.
Комиссаров. — Двенадцать лет я молчал и ждал, и сейчас вы изволите узнать, что это за погромные прокламации. Никогда в жизни никакой прокламации я не писал. Все это от начала до конца ложь. Как я уже говорил вам, у нас был Медников, был Гурович, был особый отдел, которым заведывал Макаров. Лопухин был честнейший человек, но был в руках этой группы лиц и совершенно слепо исполнял все, что они от него требовали. Я занимался в то время иностранными делами, — вы можете это проверить, — у меня были заняты день и ночь, ответственность была колоссальная, малейший промах, малейший скандал — было бы чорт знает что. У меня в департаменте среди служащих были профессора, — проф. Попов и другие лица. Это сильно конспирировалось, — считали, что мы розыском занимались, — потому что в департаменте было несколько сот служащих, и если бы кто-нибудь из них узнал правду — это сейчас же стало бы известно. Это называлось у нас секретным отделением. У Макарова дела было мало, но дело было показное, выигрышное, красивое дело; я имел к нему отношение и, кроме того, я был ему всем обязан, он много для меня сделал. В один прекрасный день Макаров приглашает меня к себе и говорит: «пожалуйста, поезжайте в жандармское управление и возьмите там маленькую бостонку, — чтобы не давать эти бланки через департамент полиции». Говорит, чтобы я послал за ней служителя.
Председатель. — Что такое бостонка?
Комиссаров. — Это такая машинка маленькая (показывает). Привезли эту машинку, но никто не умеет с ней обращаться, не знает, как печатать на ней бланки. Я прихожу к Макарову и говорю, что привез ее. И начинается такого рода разговор относительно тукумских событий, что в Тукуме какой-то эскадрон был перерезан латышами и что нужно написать воззвание к солдатам. Поговорили об этом, и я ушел. Дней через пять-шесть опять вызывает меня Макаров и говорит: «Вот вам листочек, это нужно будет вам отпечатать у себя». Я говорю: «Я не умею печатать». — «Вы, — говорит, — не беспокойтесь». Через несколько времени приходит какой-то франт. После выяснилось, что это некто Соркин, — служил в департаменте полиции, бог его знает. Соркин принес с собой немного шрифта, набрал что-то и отпечатал штук 300–400, небольшую пачку.
Председатель. — Что именно печатали?
Комиссаров. — Воззвание к войскам какое-то. Там было сказано по поводу тукумских событий, что солдат убили, солдаты должны быть возмущены, — в этом духе. Оно было короткое.
Председатель. — Обращение к солдатам, побуждающее их возбудиться по поводу этих событий?
Комиссаров. — Воззвания были отпечатаны, потом их взяли и унесли.
Председатель. — А Макаров какой листок дал напечатать?
Комиссаров. — Это был набросок воззвания.
Председатель. — Значит, вы сделали это по поручению Макарова?
Комиссаров. — Да, он мне дал.
Председатель. — Какую он занимал должность?
Комиссаров. — Он был заведующим особым отделом, потом был помощником в Москве, а потом уехал в Швейцарию.
Председатель. — Кто же печатал, — Соркин и вы? Или вы не печатали?
Комиссаров. — Безусловно, нет, Соркин печатал.
Председатель. — А я понял так, что вы печатали.
Комиссаров. — Побойтесь бога!
Председатель. — Почему же это в вашем присутствии делалось?
Комиссаров. — Выслушайте меня дальше, и вы сразу поймете. Я прихожу и говорю: «Возьмите эту бостонку к чорту, она мне не нужна». Мне сказали: «Отправьте ее в жандармское управление», — и я ее отправил назад.
Председатель. — Значит, единственное, что сделала бостонка, — это напечатанные прокламации?
