предводителем. Кроме того, я занимал должность при правителе дел комиссии народного продовольствия, был непременным членом по продовольственному делу. Затем я был делопроизводителем комитета о народной трезвости.
Председатель. — Нам эти частности не нужны, нам нужно знать только общий характер вашей предшествующей служебной деятельности, ибо она подлежит нашему расследованию.
Белецкий. — Это дало мне в ту пору возможность познакомиться с П. А. Столыпиным и дало ему возможность узнать меня и назначить вице-директором законодательного отдела департамента полиции.
Председатель. — Почему вы сразу показались покойному Столыпину пригодным для работы в департаменте полиции?
Белецкий. — Я потом вам объясню. Столыпин имел удовольствие со мной познакомиться в общей работе по комиссии народного продовольствия, где он состоял в качестве губернского предводителя дворянства.
Председатель. — Какое же отношение имеет продовольствие к департаменту полиции?
Белецкий. — Как раз в это время шли преобразовательные начала, и комиссия народного продовольствия отживала свой век. Губернское присутствие по продовольственному делу совершенно иначе конструировалось; мною был написан целый ряд записок. Это дало Столыпину возможность познакомиться с моей деятельностью и с моей работой. Затем я работал с ним по учреждению первого народного дома в России — в Ковно. Когда начались работы по реформе полиции, он, зная мои работы по землеустройству и массу записок, которые я представлял, пригласил меня заведывать законодательным отделом департамента полиции?
Председатель. — Что это за законодательный отдел в департаменте полиции?
Белецкий. — Там рассматривались выработанные Столыпиным вопросы по реформе департамента: вопрос о паспортном уставе, социальные законы, по рабочему вопросу.
Председатель. — И все эти законодательные предположения, по мысли Столыпина, должны были проходить через департамент полиции?
Белецкий. — Они осуществлялись в департаменте. Кроме того, я был во всех комиссиях представителем по всем законопроектам, которые представлялись. Потом я заведывал финансовым отделом департамента полиции.
Председатель. — Будем отделять существенное от несущественного. Будьте добры, в этом отношении, несколько подчиниться мне. Я буду вам указывать существенное, а вы дополняйте. Значит, с 1-го марта 1910 года по 14-е декабря 1911 года вы были вице-директором департамента полиции; с 14-го декабря 1911 года по 6-е декабря 1912 года вы исполняли должность директора департамента полиции?[*]
Белецкий. — В сущности, разница маленькая. Считайте, что я два года был директором.
Председатель. — Вот официальная справка: с 6-го декабря 1912 года по 28-е января 1914 года вы были директором департамента полиции; с 28-го января 1914 года по 28-е января 1915 года были сенатором первого департамента правительствующего сената; затем, по 13-е февраля 1916 года были товарищем министра внутренних дел, а с 13-го февраля 1916 года по 15-е марта 1916 года, т.-е. месяц и два дня, были иркутским генерал-губернатором, оставаясь в звании сенатора.
Белецкий. — Согласно прошению, я был уволен от должности иркутского генерал-губернатора; причем в этот период времени, с начала войны, я работал в комитете великой княгини Марии Павловны в качестве главноуполномоченного, а затем, когда ушел с должности товарища министра, в течение года работал в Георгиевском комитете Михаила Александровича, затем в комитете великой княгини Ксении Александровны.
Председатель. — Значит, ваше формальное отношение к делам департамента полиции началось 14-го декабря 1911 года,[*] когда вы стали исполнять должность директора, а фактически были директором. Департамент полиции, по своему назначению, должен был предупреждать и пресекать преступления; в план нашего сегодняшнего допроса входит, между прочим, и расследование политического розыска. Поэтому позвольте поставить вам общий вопрос: каким планом деятельности вы руководствовались в качестве директора департамента? Нас интересует коренной вопрос о секретном сотрудничестве, вопрос о провокации и вопрос об отношении департамента к некоторым преступным деяниям, которые были ему известны. Департамент полиции руководился в этом отношении инструкцией?
Белецкий. — Позвольте мне подробнее разъяснить вам. Что касается департамента полиции и его политического отдела, то он получил свое округление, свое последнее завершение при бывшем директоре М. И. Трусевиче, работавшем в эпоху 1904–1905 годов.[*] Когда товарищем министра был назначен Курлов, все сделанное Трусевичем его как бы не удовлетворяло. Это были лица противоположные, и друг к другу относились с недоверием, в силу свойств личного характера; у Трусевича был характер самовластный, а Курлов был человек самолюбивый, ставил себя высоко; поэтому то подчиненное положение, в котором он находился по отношению к Трусевичу, когда Трусевич не считался с его самолюбием, побудило Курлова, когда он сам стал товарищем министра, поставить Трусевича в такое же положение и заставить его переживать ту горечь, которую он переживал; заставить его уйти из департамента полиции и затем — подвергнуть критике все, что было сделано Трусевичем. После того, как Жученко бросила провокационную бомбу в Курлова, положение было очень тяжелое. Это было в 1904 году, в разгар рабочего движения в Минске, когда был пожар минской мастерской; тогда заведывающим особым отделом был Климович.[*] Жученко была сотрудницей. Тогда, при Столыпине, Курлова должны были внести в проскрипционный список, т.-е. в список тех лиц, которых революция должна была так или иначе стереть с административных постов. Он был прикомандирован к министерству внутренних дел и причислен к департаменту полиции. Здесь он фактически никакой роли не играл, но Столыпин, зная его, как прокурора, и вообще как человека деятельного, прикомандировал его к особому отделу, где он имел свою собственную часть, в качестве докладчика.[*]
Председатель. — Какую часть он имел?
Белецкий. — Я не могу этого сказать, я в это время служил в провинции. Особый отдел является своеобразным учреждением, которое может восполнить собой департамент любого министерства. В этот период времени происходили трения между Курловым и Трусевичем, дошедшие до того, что Курлов, хотя положение было тяжелое для его самолюбия, просил назначения в другое место и был назначен начальником охранного отделения, а потом — товарищем министра.[*] Когда Курлов был товарищем министра, он пожелал сделать директором департамента Зуева, который служил все время в Петрограде: по окончании училища правоведения служил сначала в министерстве юстиции, затем перешел, в качестве делопроизводителя, в департамент полиции и прошел целый цикл должностей, до должности директора включительно. У Курлова с Зуевым были странные отношения. Курлов ему очень верил. Зуев был почтенный человек. Он завел административно-финансовый отдел, тот, который потом перешел ко мне. Я в это время, по личному желанию Столыпина и вопреки желанию Курлова, был назначен заведывать законодательным отделом после Зуева. При мне завершилась та в некотором роде реформа, которую я застал.[*] Курлов, по некоторым соображениям личного характера и в силу своей минской истории, не пожелал оставить Климовича заведывающим особым отделом;[*] он пригласил вице- директором бывшего товарища прокурора по политическим делам ярославского окружного суда С. С. Виссарионова.[*] Он знал его раньше, знал, что это — человек очень исполнительный, не способный его подвести; поэтому он пригласил его в качестве вице-директора политического отдела. Вместо заведующего особым отделом Климовича он назначил ген. Еремина, начальника жандармского управления. Еремин — рядовой казак области Войска Донского, человек очень прямолинейный, который не пойдет на сделки со своей совестью, способный сказать резкость даже своему
