департаменте полиции начну рыться, меня надуют самым лучшим образом, истины не скажут. Поэтому, чтобы очистить эту атмосферу, я стремился прежде всего избавиться от Виссарионова и от Белецкого. И когда мне это, наконец, удалось и директором департамента сделался Брюн-де-Сент-Ипполит, я успокоился, потому что это был чистый человек, и был уверен, что он во всем разберется, тем более, что мысли его всегда сходились с моими. Он смотрел на провокацию так же, как я. И я сказал себе, что пусть в этой области он занимается, а я буду исключительно заниматься корпусом жандармов.
Председатель. — А в числе тех лиц, которых вы хотели удалить,[26] не было Васильева, который был потом директором департамента?
Джунковский. — Был. Я сам пригласил его на место Виссарионова. Дело в том, что, думая о том, кем бы заменить Виссарионова, я перебирал всех, кого знал: взять человека совершенно постороннего и незнакомого с департаментом полиции, я не решался, исходя из того, что сам я эту технику мало знаю и что при неопытном человеке нас могут еще больше запутать. Поэтому мне хотелось взять человека, который был бы все-таки знаком с этим делом. Говорил я с разными лицами, которым доверял, и спросил относительно А. Т. Васильева. Мне сказали, что он ушел из департамента полиции вследствие разногласий, не сочувствуя тем приемам, которые там практиковались. Тогда я подумал: может быть, на нем мне и остановиться? Я его совсем не знал. Я пригласил его к себе, чтобы переговорить, и когда он высказал мне свои взгляды, он показался мне человеком подходящим и знающим это дело. Я и пригласил его на это место. Но должен сказать, что потом я очень раскаивался, что пригласил его, потому что чувствовал, что что-то от меня все-таки скрывается, а кроме того он показался мне человеком очень ленивым. Ничего дурного не могу о нем сказать, но он мне не соответствовал.
Председатель. — Потрудитесь формулировать, за что именно вы увольняли Белецкого и Виссарионова. Это понятно из того, что вы уже сказали, но мне хотелось бы, чтобы вы сами охарактеризовали ту деятельность, за которую вы нашли нужным их уволить.
Джунковский. — Я уволил их, главным образом, потому, что я им не верил. Это было главной причиной. А относительно Белецкого я определенно усматривал, что много было таких дел, которым я дам одно направление, а потом узнаю, что им дано другое направление.
Председатель. — Но каково же в общем было то направление, которое он давал вопреки вашему распоряжению?
Джунковский. — Все это касалось именно розыскного дела. Он считал, что я гублю розыск, что я вмешиваюсь в такие дела, в которые мне вмешиваться не нужно, а я настаивал. Кроме того, в департаменте полиции делалось много таких докладов, которые вовсе не доходили до меня, как до товарища министра. Я обратил внимание на то, что директор департамента полиции писал иногда: «товарищ министра приказал то-то и то-то», тогда как, в действительности, мне об этом деле даже и не докладывалось. Тогда я распорядился, чтобы безусловно все бумаги шли ко мне, и пока моей отметки на бумаге не будет, писать так нельзя. Писать, что товарищ министра приказал, можно только в тех случаях, когда я действительно приказал. Без доклада никаких бумаг мне не посылать. Это, конечно, отягощало мою работу, потому что мне приходилось вдвое больше бумаг писать и читать, чем раньше, но во всяком случае я был более спокоен.
Иванов. — При существовавшем порядке в министерстве внутренних дел взаимные отношения товарища министра и директора департамента полиции были таковы, что распоряжения товарища министра должны быть исполняемы директором департамента, или же директор департамента действовал самостоятельно?
Джунковский. — По закону директор департамента полиции может решать вопросы самостоятельно. Он тоже III класса должность имеет и является ответственным лицом за весь департамент полиции, а товарищ министра внутренних дел решает вопросы как бы за министра внутренних дел.
Иванов. — Значит, может делать распоряжения?
Джунковский. — Товарищ министра внутренних дел и директор департамента состоят в должности одного класса. Но раз министр внутренних дел поручает департамент полиции товарищу министра, то товарищ министра является в этих вопросах как бы министром внутренних дел.
Иванов. — И, следовательно, по известным делам департамента полиции директор департамента обязан ему подчиняться?
Апушкин. — Доклады директора департамента полиции министру внутренних дел происходили в вашем присутствии?
Джунковский. — Министр внутренних дел Маклаков никогда не принимал директора департамента без меня.
Апушкин. — Инициатива докладов исходила от директора департамента?
Джунковский. — Для этих докладов был назначен определенный день, раз в неделю, но при министре внутренних дел Маклакове доклады директора департамента были значительно сокращены против прежнего, потому что Маклаков сказал, чтобы ему докладывали только те бумаги, которые я найду необходимым довести до его личного усмотрения, все же остальные бумаги докладывались только мне, и я ставил на них резолюцию. У меня доклад департамента полиции делался два раза в неделю, — кажется, по вторникам и пятницам. В эти дни директор департамента являлся с докладом ко мне. Те дела, которые требовали принципиального согласия министра, так как я не решался сразу их разрешить, я приказывал отложить в доклад министру. Только они и докладывались ему. Поэтому доклад директора департамента министру в моем присутствии продолжался не более, чем час, полтора.
Председатель. — Позвольте вернуться к вопросу о провокации. Повидимому, вы себе этого вопроса не ставили под тем углом зрения, с какого мне хотелось бы их осветить. Между тем, если вы так широко понимали провокацию, как вы нам сказали, то как же можно было мириться с тем, что начальники охранных отделений губернских жандармских управлений выплачивали из казны жалованье людям, которых они должны были бы арестовать, потому что эти люди, состоя в тех или иных революционных организациях, совершают преступление?
Джунковский. — Вся система такая была до меня. Мне хотелось ее переделать, но я просто не успел ее переделать. Мне хотелось получить именно такого директора департамента полиции, который бы взялся за эту перемену, но пока был Белецкий, я считал, что начну я переделывать или не начну, — все равно из этого ничего не выйдет.
Председатель. — Вам трудно было настоять на том, чтобы Белецкий оставил свою должность?
Джунковский. — Трудно.
Председатель. — У него была поддержка какая-нибудь?
Джунковский. — Да, у него были какие-то темные поддержки.
Председатель. — И вам трудно было бороться с ним?
Джунковский. — Он говорил: «хорошо», но я не имел никаких данных, чтобы проверить, будет это сделано или нет. Последним толчком к решению моему освободиться от него послужил вопрос о железнодорожных билетах. Департамент полиции имел много бесплатных билетов, не помню уже, сколько именно. Мне очень не нравилось, что эти билеты расходовались не на то дело, на которое они были даны, и что директор департамента полиции распоряжался ими для одолжения разным лицам. Один билет попался германскому комиссару из Млавы, который приезжал сюда к Фрейнату, чтобы переговорить относительно полицейских собак. Как-то раз министр путей сообщения прислал мне билет, который был отобран в поезде у какого-то пассажира, германского подданного, пограничного комиссара — не помню уже какой пограничной станции. Я сейчас же навел справку, кому этот билет принадлежит. Оказалось, что билет был выдан Фрейнату. Тогда я сделал распоряжение, чтобы Фрейната уволили, а от директора департамента полиции отобрали все билеты и передали их вице-директору Лерхе, который завел бы книгу для вписывания всех билетов и выдавал бы билеты по определенным правилам — так, чтобы все они были у него на учете. Я думал, что эта мера должна обидеть директора департамента: от него отбирают билеты, — значит, не доверяют ему. Я думал, что Белецкий обидится и уйдет. Но, к сожалению, он не обиделся, исполняя распоряжение, и не ушел. Тогда пришлось уже просить об увольнении его министра внутренних дел. Министр внутренних дел вполне со мною согласился, что надо избавиться от него.
