Председатель. — Вы изволили сказать несколько раньше, что вы потребовали список сотрудников. Большой оказался список? Много секретных сотрудников в нем значилось?
Джунковский. — Это я не помню. Не особенно большой, кажется.
Председатель. — Вы взяли список по какому-нибудь отделению?
Джунковский. — По одному отделению. Может быть, в этом списке было человек 30.
Председатель. — В связи с вопросом об агентуре в средних учебных заведениях вы упомянули о фон-Коттене. Скажите, при каких обстоятельствах фон-Коттен ушел в отставку?
Джунковский. — Я приказал ему уйти.
Председатель. — В связи с каким случаем?
Джунковский. — В связи с ревизией охранного отделения.
Председатель. — В каком отношении обнаружилась неудовлетворительная постановка охранного отделения?
Джунковский. — Неудовлетворительность постановки сказывалась как в расходовании денег, насколько я помню, так и вообще.
Председатель. — Может быть, замечалось злоупотребление секретным сотрудничеством?
Джунковский. — Все вместе взятое. Очень много было мелочей.
Щеголев. — Не докладывалось ли вам во время ревизии о типографии, поставленной перед 9 января 1913 года и арестованной фон-Коттеном, причем выяснилось, что работали, набирали там сами сотрудники?
Джунковский. — Это, кажется, в Финляндии?
Щеголев. — Нет, в Парголове, по Финляндской дороге.
Джунковский. — Подробностей не помню, но помню, что факт этот был, и что в этом деле принимал участие фон-Коттен. Но главное, что я имел против Коттена, это была женская тюрьма в Москве.
Председатель. — Этот побег, о котором вы упомянули?
Джунковский. — Коттен был тогда начальником охранного отделения, и я считал, что это дело рук Коттена. Я ему высказал это, когда приехал в Петроград, — пригласил его к себе и предупредил.
Председатель. — Он отрицал это?
Джунковский. — Он не признавал, но и не особенно отрицал. Я сказал ему: «Вы знаете, что все это не доказано, но у меня есть в этом глубокое убеждение. Поэтому предупреждаю, что я смотрю на вас с подозрением. Чтобы оставаться на месте, вы должны быть чисты, как стеклышко. Если я малейше что-нибудь замечу, то нам придется расстаться». После этого я назначил ревизию охранного отделения, нашел там большие беспорядки, и он понял, что ему надо уйти.
Председатель. — При каких обстоятельствах состоялась отставка Белецкого и при чем тут было олонецкое губернаторство?
Джунковский. — Олонецкое губернаторство было ему предложено, чтобы как-нибудь поскорее от него избавиться, тем более, что у него были большие связи, а Маклаков ни за что не хотел просить, чтобы его сделали сенатором. Он говорил, что это слишком много для него. Вот в олонецкую губернию губернатором, это еще туда-сюда. А Белецкий говорил, что если его назначат губернатором, то он не уйдет. Тогда я говорю Маклакову: «По-моему, пускай лучше уходит хоть и в сенаторы — лишь бы только не оставался. Мне все равно». Не помню, кто был тогда министром юстиции, — кажется, Щегловитов. После этого вышло как-то, что Маклаков говорит: «Ну, Белецкий будет сенатором, значит, уйдет».
Председатель. — Вы не можете выяснить, на кого именно опирался Белецкий?
Джунковский. — В последнее время, я думаю, на Распутина.
Председатель. — Но тогда Распутин не был в такой большой силе.
Джунковский. — У него были большие связи в государственном совете.
Председатель. — Не замечали ли вы в бытность вашу товарищем министра каких-нибудь злоупотреблений по департаменту полиции в расходовании денежных сумм, в частности — расходовании на секретный фонд?
Джунковский. — Я замечал, что вообще расход денег в департаменте полиции колоссальный и что можно его значительно сократить. В силу этого при мне были проверены расходы по охранному отделению, районные охранные отделения были уничтожены. Затем были сокращены расходы в петроградском охранном отделении: я помню, они были в четыре раза сокращены по той смете, которую я утвердил. Может быть, я ошибаюсь, не в четыре раза, но мне так помнится; большая сумма была. Затем я обратил внимание на колоссальные траты на телеграммы. Это было что-то невероятное, какое количество тратилось на телеграммы, причем телеграммы писались совершенно зря и слишком многословно. На одних только телеграммах мне удалось сократить годовой расход тысяч на 30. Словом, экономия от всех этих сокращений вышла такая, что в то время, как в феврале месяце наличность сумм департамента достигала полмиллиона, в момент моего ухода я оставил там 1.600.000. Я могу ошибиться в сотнях тысяч, но все это есть в делах департамента.
Иванов. — Мне вот что интересно было бы знать относительно расходования сумм по § 5. Как вам известно, на расходы, не подлежащие оглашению, ассигновано было 3 миллиона с чем-то. Не обращали вы внимание на то, что весьма часто большие суммы давались в распоряжение директора? Вообще, какой порядок выдачи был установлен?
Джунковский. — Суммы эти выдавались директору авансом.
Иванов. — А директор департамента обязан был предъявлять отчет в этих суммах или они считались безотчетными?
Джунковский. — Он не предъявлял отчета. В департаменте полиции была отчетность.
Иванов. — В распоряжение директора департамента полиции выдавалось иногда несколько десятков тысяч. Требовалось ли, чтобы он представлял отчет в израсходовании этих сумм?
Джунковский. — В мое время таких выдач, я думаю, не было.
Иванов. — Я должен удостоверить это, но до вас это было.
Джунковский. — Это было, но я сразу запретил.
Иванов. — Получая в свое распоряжение такие суммы, директор департамента обязан был предъявлять отчет в них?
Джунковский. — Я добивался того, чтобы из этих сумм не давали посторонним лицам, ничего общего с департаментом не имеющим. Но это было.
Иванов. — Вы считали это законным или нет?
Джунковский. — Считал это незаконным. Я боролся с этим и встретил большую поддержку со стороны министра внутренних дел Маклакова.
Иванов. — По чьему распоряжению выдавались деньги лицам, не принадлежащим к составу департамента полиции?
Джунковский. — Это происходило так, что попросит кто-нибудь, — из подотчетной суммы дать нельзя, — ну, вот из секретного фонда департамента и возьмут.
Иванов. — Мне важно знать, признавалось ли это закономерным?
Джунковский. — Я признавал это совершенно недопустимым. Сам я больше всего боялся расходовать эти именно суммы. Я считал, что раз мне дается колоссальная сумма, которую я могу израсходовать одним росчерком пера и притом безотчетно, то я должен отнестись к расходованию ее особенно строго, — гораздо строже, чем к расходованию суммы подотчетной. Думаю, однако, что и в мое время проскальзывали такие безотчетные расходования. Во всяком случае это были очень маленькие суммы.
Председатель. — Как бы то ни было, эти секретные суммы требовали какой-
