нога зацепилась за полуспущенный сапог, старшина упал на руки, пыльный половик сбился. Он полез к двери, вырываясь из цепких рук, сначала молча, но когда зубы стали рвать живот, вытягивать внутренности, он закричал, и только тогда вместе с криком пришла и боль.
Ломтики сала с розоватыми прожилками, синяя луковица, краюха черного хлеба лежали на скатерти никому не нужные, лишние.
С тихим щелчком полная обойма скользнула в рукоять пистолета.
— Лейтенант, пособи, — Федот уперся в тяжелый шкаф, толкая его к двери.
— Сейчас, минуточку, — он откинул крючок.
— Куда! — чекист не спрашивал, запрещал, но лейтенант уже крался по коридору. Из караулки — дымный свет, треск, возня. С пистолетом наготове он подошел к двери, заглянул и замер.
Он отскочил. Надо рассказать взрослым, милиционеру. Дядя милиционер смелый и сильный, он не даст в обиду, защитит. Взмахнет только милицейской палочкой — и сразу будет хорошо, как раньше.
Коридор длинный, темный-темный. В таком же он с тети-Аниным Витькой в прятки играют и в футбол. И примусный чад так же щиплет глаза. Старик Кушнаренко из семнадцатой квартиры ругается за футбол, во двор гонит.
Дверь прочная, гладкая. Дотронуться ладошкой — и все. Он толкнул ее. Заперто, закрыто изнутри. Пистолетик — на пол и кулаками:
— Откройте!
Он стучал и стучал, пока краем глаза не заметил идущих из караулки. Плохие. Надо бегом спрятаться поскорее в чулан.
Он захлопнул дверцу, постоял в темноте. Спички в кармане есть, мама за них ругает, потом придется выбросить. На полке свеча, с ней не страшно, а в двери — замок английский. Наверное, от детей, чтобы варенье не брали. Попы — они жадные.
Язычок щелкнул, замкнул чулан, и тут же дверь передала ему прикосновение рук — с той стороны.
— Давайте диван, диван придвинем! — Игорь Иванович ходил из угла в угол, не находя сил остановиться.
— Не мельтеши, — чекист размял папиросу. — Горим, не отсидимся.
— Нельзя же ничего… — уполномоченный осекся. Тяжело ударило в дверь, и, помедлив, опять.
— Уходить будем, — сержант пускал дым колечками. — У них оружия нет. Шваль. Идем к конюшне, запрягаем лошадь — и ходу. Стрелять без скупости, от души.
Удары зачастили. Не выдержит дверь, высадят. Уполномоченный отошел в дальний от входа угол.
— Пойдем по двое, сначала ты, Игорь Иванович, с Платонычем, следом мы с Федотом, прикрывая, — папироса, не выкуренная и на треть, расплющена о стол.
— Платоныч, стреляй, не раздумывая.
Возница угрюмо кивнул.
— Игорь Иванович, готов?
— Сейчас, я… — уполномоченный оглянулся в нерешительности. Двери затрещали, торопя. — Я — первый?
— Да.
Окно распахнуто, воздух хмельной, чистый.
— Пошел, — подсаживая уполномоченного, скомандовал сержант. — Ты погоди малость, Платоныч.
Соскок получился легкий, удачный. И, над головой — частые выстрелы. Прикрывают.
— Давай, Иваныч, скорее!
Мелкими шажками, по голубиному подергивая головой, бежал уполномоченный через двор. В висках молотило, воздуха не хватало. Дом полыхал пока лишь с одного края, но ничего не сдерживало пламя.
Из-за кустов наперерез выскочили двое. Успеет проскочить? Игорь Иванович обернулся. А где — остальные? Он сбился с шага, остановился. Вернуться?
От дома приближался кто-то, неузнаваемый в яростном свете пожара.
— Сержант, — позвал уполномоченный. — Сержант! — но, разглядев лицо, бросился в сторону, к воротам, и, когда его схватили, почувствовал странное облегчение — все, не надо ничего делать, никуда бежать, в груди лизнуло горячо и наступил покой. Хорошо.
Комната, отражаясь в подрагивающем зеркале шкафа, тряслась.
— Возьми, — сержант протянул топор. — Надежнее пули.
Федот согласно кивнул. Три обоймы выпустил, а свалил, не свалил кого — не знает. Дым глаза ест, потому и мажет.
Возница, съежившись, влез на подоконник.
— Быстрее! — и, не раздумывая, сразу за ним. На ходу Федот обогнал Платоныча, зло прикрикнул: — Живее, козел!
У костра сгрудились тени над уполномоченным. Отвлек, дело свое тот сделал. Навстречу — парочка доходяг. Ха! Солдат перешел на шаг, упругий, танцующий, и с ходу ловко ударил колуном по голове, даже в лицо брызнуло. Тот осел у ног. Кому добавки? Возница вбежал в конюшню. Понял, что к чему.
Второй приближался к Федоту крадучись. Боится, и правильно.
Федот подобрался, готовясь прыгнуть, но первый, порубленный, обхватил его ногу, живучий, гад. Еще, сплеча, по голове, топор рубил сочно, с хрустом, и вдруг, вырванный из рук, взлетел, на миг застыл в небе, видимый лишь отблеском огня на мокром лезвии, и упал вниз, в костер, а костер, дом, конюшня сорвались с места и закружились, сливаясь в багровую полосу, а когда остановились, осталось только небо с тающими в нем искрами костра.
Шкаф с грохотом повалился, и сержант оттолкнулся от подоконника. Сейчас — в поле, возьми его там в такую ночь. Двадцать верст к утру пройдет.
Он двигался осторожно, зорко всматриваясь во тьму. У ограды остановился, прислушался. Кажется, нормально. На руках подтянулся и перемахнул на ту сторону.
