не хватало.
— Ну чего ты разнылся, как злая жена? Я чего — пьяный плохо дерусь или не соображаю? Уж ты-то должен это знать! Да ладно, ладно — в трактире наберём квасу, нечего на меня так зыркать! Того и гляди прибьёт, мать его за ногу!
Фёдор ещё долго бурчал чего-то под нос, потом затих и часа два они ехали в тишине.
Андрей разбавил вино колодезной водой из бочонка в задней части фургона, попил и улёгся на одеяла, глядя в брезентовый потолок фургона.
Он обдумывал всё, что ему рассказал Фёдор — рассказ был настолько потрясающим, что монах долго не мог успокоиться, вновь и вновь возвращался мыслями к полученной информации: «Драконы! Неужто и правда драконы! Ну не будет же он врать, в конце концов, я бы почувствовал это. А рассказы о леших, кикиморах — это как? Ну почему я был таким тугодумным, почему не интересовался этим миром — не расспрашивал людей, не общался — я бы сейчас уже не был так удивлён! Почему не общался? А когда я общался с людьми? Когда я последний раз поговорил с кем-то по душам? Вся моя жизнь последних лет была сплошным кошмаром одиночества…даже в монастыре — разве я говорил с кем-то по душам? Сидел и занимался терзаниями своей души…в кого я превратился? Почему я не жил все эти годы, а существовал, как растение? Нет у меня ответа. И ни у кого нет. Как это ещё я с Фёдором подружился — видимо потому, что он тоже одиночка. кстати — оказалось — не такой уж одиночка, даже женщина где-то там есть… Хватит терзаться! Ставлю себе задачу: первое — узнать об этом мире как можно больше. Второе — умножать количество добра и уменьшать количество зла в этом мире. А общем — жить, как подобает человеку, а не скоту. А уж как получится — другое дело…я, конечно, может и стремлюсь стать святым, но ведь не мучеником!»
С этими мыслями Андрей уснул, убаюканный покачиванием фургона и теплом одеял, на которых лежал. Сны ему не снились.
— Вставай, Андрей! Вставай! Чего-то впереди случилось! Андрей, иди скорее сюда! — из сна его вырвал тревожный голос Фёдора, Монах сразу вскочил — сна как не бывало — и уселся к товарищу на облучок.
— Видишь? Толпа впереди! Там, у трактира, у деревни — вон, туда смотри! Неспроста это всё. Приготовь луки, оружие — не люблю я массовые скопления народа — это или казнь какая-то, или бунт, в любом случае — одни неприятности.
Нет, это был не бунт, и не чья-то казнь — подъехав ближе, путники увидели, что у трактира стоит молодая женщина, лет двадцати семи и рыдает, что-то выкрикивая толпе угрюмо глядящих на неё мужчин и женщин. Фёдор подъехал ближе и остановил лошадей, а Андрей стал прислушиваться о чём шла речь.
В основном, выступление женщины состояло из ругательств, виртуозно вплетаемых в плач и обвинения окружающих во всех грехах, но иногда всё-таки проскакивала информация, из которой Андрей понял, что у женщины пропал ребёнок — девочка.
Он ещё минуты три послушал крики и плач, потом выпрыгнул из фургона, раздвинул толпу и подойдя к женщине, остановился перед ней и угрюмо-веско сказал:
— Хватит!
Женщина затихла, всхлипывая и недоумённо посмотрела на него красными от слёз глазами:
— Чего хватит?
— Воплей хватит. Хочешь вернуть ребёнка — давай подумаем, как это сделать! Руганью тут не поможешь.
— Да ничем не поможешь — откликнулись из толпы — мы чего сделаем-то, за что она нас поносит?! Настёнку Кикимора унесла, небось её уже и вы живых нет! А мы причём?
При этих словах мать пропавшей девочки снова завыла, сдирая с головы платок и зажимая им искривлённый горем рот.
— А что, нельзя вернуть девочку, что ли? Ну собрались бы толпой и всё, вернули бы девочку! Какая бы Кикимора не была, толпа ведь её забьёт! — Андрей обвёл взглядом прячущих глаза сельчан, они молчали, потом кто-то сказал:
— Толпа-то забьёт, а она забьёт кого-то из толпы! Мы же не военные, не солдаты, а кто наши семьи кормить будет, когда мы умрём? Алёна, что ли? Её мужа убили, так мы причём? Мы помогали ей, но не хотим, чтобы Кикимора нас выпотрошила! Уж прости, Алёна за правду!
— Где эта кикимора обитает? Вы хоть место показать можете? — спокойно осведомился Андрей — или и на это духу не хватит?
— Да чего там — известно место — вперёд вышел мужчина с окладистой чёрной бородой, видимо местный староста — пещера это, за лесом, в трёх верстах отсюда, за болотом. Там горка небольшая, в ней и пещера. Там она сидит. Раньше не хулиганила…ну почти — только баранов воровала, корову иногда зарежет, а чтобы людей воровать — такого не было.
— Ну что вы врёте! — закричала Алёна — а Данила прошлым летом пропал? А сын Антухи куда девался? А Маркан куда делся месяц назад? Что, я не знаю, что вы якобы в город посылали, просили стражу? Чего пыль пускаете, народа обманываете? Сами не можете убить нечисть, так чего теперь туману наводите? Давно она людей убивает, эта Кикимора, уважаемый! Только все молчат. А почему молчат? А? Люди? Почему молчите вы? Знаете почему? Это дочь старосты. Все знают, что она в нечисть превращается время от времени, что её когда-то кикимора покусала на болотах — а теперь она мою дочь хочет сделать кикиморой? Или убить? Что, староста, я не права? Приведи-ка свою дочь, где она?
— Ты совсем спятила, Алёна! Моя дочь уехала в город по делам! А ты мутишь народ, не понимая, что идти к кикиморе опасно, для этого есть стражники — как придут, так и разберутся с нечистью!
— Ага, придут — а её нет! А потом опять объявится, и куда-то опять твоя дочь денется! Кому ты врёшь, Артохан?! Это вон чужим можешь тень на плетень наводить, мне-то чего ты лжёшь?
— Всё ясно. Фёдор, или сюда! — Андрей повернулся к толпе — кто покажет мне место, где сидит Кикимора? Есть смелые?
— Вы не можете вмешиваться в наши дела! — возмутился староста — езжайте своей дорогой, а этим делом займутся стражники!
— Стражники?! Ах ты сука! — Алёна с утробным рёвом бросилась к старосте и ободрала его лицо до крови, оставив на нём красные полосы от ногтей — Сука! Сука! Сука! Хочешь, чтобы мою дочь убили?! Я сама тебя убью, тварь!
Женщина вцепилась в его длинные волосы, уложенную в промасленную благовониями косу, и стала драть так, что её едва оторвали несколько односельчан.
— Ты ответишь! — завопил староста — я на тебя подам в Стражу, ты и дома лишишься за нападение, и всего имущества! Тварь!
— Ну так что, покажет мне кто место, или нам самим искать? — как будто ничего и не произошло, спокойно спросил Андрей — есть кто смелый?
— Я сама покажу! — тяжело дыша, вырвалась из рук удерживающих её сельчан Алёна — я сама пойду! Пошли за мной! — она решительно зашагала к дороге, но монах остановил её:
— Погоди! Мы туда может проехать на лошадях, с фургоном?
— Только часть дороги — проезжая дорога кончается у сенокоса, на этой стороне болота, за болото уже только пешком.
— Хорошо. Прыгай в фургон, поехали, надо спешить, пока светло.
Алёна, не глядя на молчавших односельчан, прыгнула в фургон, Андрей следом за ней, а Фёдор, молча укоризненно помотавший головой, хлопнул поводьями и фургон проплыл сквозь толпу расступившихся сельчан.
Глава 7
— Вот здесь, здесь заворачивайте! — женщина чуть не подпрыгивала на облучке, её горящие глаза, казалось, прожигали стену елей, плотно обступавших тракт со всех сторон. Фёдор потянул вожжи и фургон углубился в лес по еле приметной дорожке.
