звезды заслонили крылья огромной птицы. Она сделала несколько кругов и опустилась на землю совсем близко – в нескольких метрах. Почему-то при посадке она не махала крыльями – только слегка шевелила, а потом и вовсе сложила их с тихим шелестом.
Оказалось, что это и не птица вовсе, а человек в облегающей черной одежде и с черным лицом. Наверное, он улыбнулся, потому что в темноте блеснули его белые зубы. Он подошел, опустился рядом на корточки и взял Семена за руку. Тот почувствовал слабый укол в подушечку среднего пальца – туда, где кожа была мягкой. Потом черный человек отошел, расправил крылья и, чуть подпрыгнув, плавно взмахнул ими. Он сделал круг совсем низко над землей, а потом начал подниматься по расширяющейся спирали, закрывая звезды неподвижными крыльями. Когда его присутствие в черноте неба перестало угадываться, Семен смог наконец закрыть глаза, и лениво подумал: «А почему при наборе высоты он не махал крыльями? Разве так бывает? И почему я не мог закрыть глаза, пока он был здесь? Глупость какая-то… Ведь и не вспомню утром».
Как это ни странно, но утром он свой сон вспомнил во всех подробностях. И долго разглядывал след от укола на пальце – как будто кровь на анализ взяли. Странные сны, оказывается, бывают в этом мире.
Он побегал, поработал с посохом, выгоняя из организма остатки похмелья. Потом искупался, плотно поел, и все встало на свои места.
Чудес не бывает. Точка. Мамонты и самолеты несовместимы в принципе. Наверное, цивилизации бывают разные – не обязательно технические. Но чтобы построить летательный аппарат, способный очень быстро передвигаться на многокилометровой высоте, человечество должно пройти путь, который превратит биосферу в техносферу. А потом разводить тех же мамонтов в зоопарках. Скорее всего, он наблюдал след какого-нибудь метеорита. Их на любую планету падает множество, но большинство сгорает в атмосфере. А за палец его ночью укусило какое-то насекомое. Ну, а сознание в ответ создало зрительный ряд с человеком-птицей. Не исключено, впрочем, что местная рябиновка обладает галлюциногенными свойствами.
Имеющиеся запасы самогона Семен разделил на три неравные части: несколько закупоренных посудин закопал в землю внутри своего вигвама, пару «бутылок» просто припрятал, чтобы не были на виду, а емкость, чье содержимое предназначалось для скорого распития, поставил охлаждаться в речку. Впрочем, тут же и вынул, решив, что это излишество. Любимая народом будущего водка представляет собой разбавленный спирт. Никаких приятных вкусовых ощущений эта жидкость вызывать не может в принципе, и пить ее рекомендуется в охлажденном виде именно из-за этого – так вкус меньше чувствуется. Да и выпить можно больше… Нет, окосеть-то все равно окосеешь, но картина развития симптомов будет разной: одно дело, если горячую водку прихлебывать из кружки, как чай (даже представить страшно!), и совсем другое – кидать в организм охлажденные до льдистости граммульки (м-м- м… песня!). В первом случае окосение начинает развиваться почти сразу и нарастает постепенно, а во втором оно как бы отсрочено, зато обрушивается, как лавина, – совершенно трезвый человек вдруг обнаруживает себя пьяным в сосиску. Примерно тот же эффект производит и обильная закуска – она как бы смазывает клиническую картину и к тому же усиливает утренний дискомфорт на фоне абстинентного синдрома. Живет, конечно, в народе предрассудок, озвученный Высоцким в одной из песен, что перепой может быть без похмелья, если еды навалом, но теория и практика свидетельствуют об обратном. В общем, все эти глубокие познания безусловно входят в сокровищницу «всех тех богатств, которые выработало человечество», но Семен совсем не был уверен, что этими богатствами стоит делиться с туземцами. Он и так берет грех на душу, знакомя их со спиртом. Единственным оправданием может служить лишь то, что действует он в целях самообороны – чтобы самому не пришлось пить «мухоморовку».
«В общем, – решил Семен, – принимать будем теплую и без закуски. А то еще понравится!»
На «заседание» совет старейшин собрался в полном составе – все трое и примкнувший к ним Художник. Впрочем, как теперь понял Семен, самым важным человеком Рода, а может быть, и Племени, как раз он и был, а вовсе не старейшины и проживающий где-то вдали Вождь, о котором вспоминали крайне редко. На стоящий в стороне горшок, обвязанный шкурой, старейшины посматривали с нескрываемым интересом, но нетерпения не проявляли – дело, вероятно, предстояло важное. Обстановка вокруг, правда, была вовсе не торжественной и не таинственной – теплый солнечный день близился к концу, женщины возились с мясом и шкурами, пыхтели и переговаривались на спортплощадке подростки, получившие огромное «домашнее задание», – все как всегда.
– Ну, что ж, – сказал Кижуч, – все здесь, можно начинать. Дело нам предстоит не совсем обычное, шаман Племени далеко, а мы не знаем, что нужно сделать в такой ситуации, чтобы заручиться поддержкой потомков и предков, духов света и духов тьмы. Но мы… – Старейшина произнес несколько длинных и запутанных фраз, имеющих, вероятно, ритуальное значение. Суть их заключалась примерно в том, что они, старейшины, собираются вершить дело маленькое, но имеющее вселенское значение, и, во-первых, ставят в известность об этом все частные сущности бытия, а во-вторых, приглашают эти сущности в свидетели и соучастники. Две последние фразы все присутствующие, кроме Семена, повторили хором.
– Я все правильно сказал? – спросил Кижуч непонятно у кого. Семен напряженно всмотрелся в присутствующих: кто же ответит? Слабо кивнул Художник.
«Вот в чем дело! – догадался Семен. – Это я сам себе создал трудности и мужественно их преодолеваю. Когда мне представили этого человека, я для себя обозначил его „художником“ и, соответственно, помимо воли стал воспринимать его как мастера, который рисует. А на самом-то деле он, наверное, жрец – посредник между мирами, причем настолько высокого ранга, что обращаться к нему по мелочам никому даже в голову не приходит. А я-то со своим суконным рылом…»
– Погоди-ка! – приостановил процедуру Горностай. – А чего Бизон хочет?
Семен оглянулся и увидел, что в некотором отдалении стоит бывший Атту и смотрит на старейшин – именно так полагается делать тому, кто хочет обратиться ко всему совету сразу, но на прием заранее не записался.
– Сказать что-то хочет, – озвучил Медведь то, что всем и так было ясно. – Будем слушать?
Члены совета вновь переглянулись, Художник согласно кивнул.
– Иди сюда! – помахал рукой Кижуч. – Говори, зачем это мы тебе понадобились?
– Старейшины, я долго думал… – проговорил Бизон, явно смущаясь.
– Ты занимался трудной работой, – посочувствовал Медведь. – И что?
– Хьюгги приходили не за нашими головами.
– Неужели за членами? Раньше их только головы интересовали!
– Погоди, Медведь! – остановил старейшину Горностай. – В этот раз они и правда вели себя странно. Что ты смог понять, Бизон?
– Они приходили за Семхоном.
– Та-а-к…
Воцарилось молчание. Мысль, по-видимому, оказалась для членов совета новой, и они принялись ее обдумывать.
– Готов допустить, что это так и есть, – сказал наконец Кижуч и посмотрел на остальных. Протеста никто не выразил.
– Могу я спросить? – не выдержал Семен.
– Можешь, – кивнули старейшины.
– А почему за мной? И что странного было в их поведении? Мне показалось, что они просто хотят…
– Бизон! – раздраженно прервал его Медведь. – Возьми Семхона, отойди с ним в сторонку и все объясни. Люди делом заняты, а он с какими-то глупостями пристает. Потом вернетесь.
«Так, – констатировал Семен, поднимаясь с бревна, – получил вздрючку за непристойное поведение. Придется извиниться и намотать на ус».
Из объяснений Черного Бизона следовало, что Семен в очередной раз ошибся, пытаясь оценивать жизнь людей одного мира по понятиям другого. Военные действия тех же хьюггов не имеют целью уничтожение противника, захват его имущества или охотничьих угодий, а носят, скорее, ритуальный характер. Все остальное как бы и имеет место, но не является главным и, наверное, даже не осознается участниками. В частности, рваться в лагерь для нескольких воинов, которых остановить не успели, не было ни малейшего смысла. Во-первых, имущество и головы детей и женщин для них особой ценности не представляют. Вырезают мирное население они, скорее, для забавы или из гуманных соображений – чтобы,
