Вар-ка смотрел на эту сцену и думал, что седой дружинник, в доспехах и при оружии «наезжающий» на жалких скукоженных старичков, гораздо больше похож на грозного бога Перуна, чем его неуклюжая статуя: «Зачем это? Чего он от них хочет?»
Старички всполошились и загомонили между собой. Вар-ка изрядно удивился, когда понял, что спорят они не о том, что именно ответить Свену, а о том, кому «вместно» ему отвечать. То ли честь была невелика, то ли наоборот, только в конце концов впереди оказался все тот же многострадальный дед Пеха. Он заговорил на удивление громко и внятно, правда, по временам подвывая и срываясь от страха:
– Не гневись на нас, Свенушка, – неповинные мы. То – клевeты все несусветные! Куды ж мы пойдем-та, да в зиму-та? Голодны да холодны-та? Ведомо ж те, како живем мы: избы дырявы, дровишки не собраны, припас весь побрали, скотинку и ту, что приели, а что отогнали. Како же нам-то? Ить зима тока-тока, а мы уж репу жуем да грибом заедаем. Чем жизня такая – головой бы да в омут!
Казалось, это совсем не сложно, но Вар-ка все никак не мог понять, в чем же тут дело? То ли дед Пеха очень горд своей миссией, то ли махнул рукой на свою участь, только на самом деле он почти не боится! Да-да, он, как хороший актер, старательно изображает именно то, чего от него ждет зритель, – страх на грани обморока. Интересное кино…
– Ты, старый, не плачь-ка! – нахмурился Свен. – Не мамка я – не пожалею, соплю не вытру! Почто нас тут князь Рутич оставил, ась? А по то и оставил, чтоб сидели вы смирно! Поди, который год людишек да припас на восход отправляете? Знамо дело: деляны новы готовить! Дерева подсекать-кольцевать! За столь годов-то, поди, и рубить уж не надо: без топора ветровалом положит – жги, сей да сам-сто собери! Иль не так? Знаю я вас, сиволапых: этот год не ушли, так послед соберетесь, а послед не уйдете, далее ждать станете, – знаю я вас!
– Чур, сохрани! Оборони Триглав со Святовитом! Каки людишки?! Какой припас, Свенушка?! Откуда ж взяться сему? Землица тута – и сам-три в первый год не рoдит, скотинка мрет да болеет. А мужиков-та по избам – через один-та калека, все девки да дети малые. Новину и здесь-та поднять-то некому – каки новы деляны?! По весне-та хоть баб на пожог гони! И сам-то не ведаешь, живой ли покеда, а нас, что ни год, то умучивают: и плетьми-то нас бьют, и огнем-то нас жгут! Вона ноги сколь раз палены – не ходют совсем! А теперь вот клеветы на нас несусветные! Почто ж нам мука така, воин Свенушка?!
– Уймись, старый пень! С вами спорить, что воду толочь! Ладно… Мое слово слушайте. В оба уха слушайте, да на ус мотайте!
Воевода выдержал многозначительную паузу и заговорил медленно и веско:
– Отныне не живете вы под рукой князя Рутича. Не живете! От сего дня под моей рукой жить будете. Под моей. Потому есть я – княжий сын, сам – князь. Коли вои младые, что Рутич оставил, клятву мне не дадут – Святовит их проводит, да Перун-то и примет. Оба-два враз и примет – зря, что ль, костер собирали? Уразумели се?
Еще одна пауза: Свен смотрит на слушателей. Кто-то из стариков хрипло выдавливает:
– Пожжет, посечет Рутич всех. Быть сему месту пусту…
Воевода раздвигает улыбкой усы:
– Видать, не разумеете! Не достанет нас Рутич! Пока дружину нову не соберу, поживем мы в спокое – на вашем селище новом. Негоже вам там без руки княжьей быть! Иль не рады? Иль думать будете? Ну-ну… Пошустрей тока!
Деды, подталкивая друг друга и оглядываясь, подались в сторону к кустам. Спрятаться там нельзя, но хоть речи не слышно будет. Свен отошел от кумира и опустился на корточки рядом с Вар-ка:
– Ну, чо, волхв, любы те дела таки? С нами пойдешь, сказки сказывать будешь. Про бога незримого.
– Сдается мне, что слыхал ты уже сказки эти. От кого, коли не тайна?
Усмехнулся воевода, бороду почесал. Вар-ка только сейчас заметил, что снизу на подбородке у него волос нет – от нижней челюсти через шею, на прикрытую одеждой грудь, переходит широкий бугристый шрам.
– Много мы тогда сказочников наловили: кого мечами посекли, кого с луков постреляли, а то и гвозди в башку заколачивали. Микланд, вестимо, так и не взяли, но страху нагнали, покуда войско их не навалилось.
– А шрам…
– Да вот, приласкал их боженька. Мы уж на воде были, так они с галер огонь пускать зачали – насилу ушли, кто остался.
– Слушай, Свен, а почему ты ничего не сказал про Лютю? Вдруг он не захочет нарушать клятву и останется верным Рутичу?
Воевода как-то грустно хмыкнул и сунул в рот кончик уса:
– Лютя-то?.. Вишь, тут какo… Сынок он ведь мой. Тока о том не ведает.
– Однако! Значит, если ты будешь князем, то он – твоим наследником? И от такого здесь не отказываются?
– Се – верно. Клятву-то я порушил, а он-то чего?
– Ну, не знаю, как у вас тут водится… Слушай, а… Вопросить хочу, да боюсь, прогневишься.
– Невелика и беда – кровь те пущу. Коли изреченное слово – зло, то утаенное пуще того будет. Вопрошай!
– А ты и в самом деле… князь?
Собственно говоря, Вар-ка почти не рисковал: он был уверен, что Свен его резать не станет. По крайней мере – сейчас.
– Экий ты… Князь – не князь… Али мнишь, будто Рутич иль Домлат от конинга Райта род свой ведут?
– Ну, наверное…
– Тогда и я от того конинга! Жребий-то мог и мне в руку лечь.
– Какой жребий?
– Вестимо какой – камушки черные да белые. Как нашли мы с Фрастеном селище ничейное, стали жребий тянуть: кто из нас князем тут будет, а кто воеводой. Давно то содеялось – молоды были, глупы.
– Фрастен – это князь, у которого ты раньше служил?
– Се – родитель Домлатов. Немало медов да бражки на тризне по нем было выпито.
– Он умер?
– Знамо дело, согреешься, коли сын торопить станет.
– Я чувствую, что это очень опасные тайны. Скажи лучше, Свен, а чем вы раньше-то занимались? Ну, до того, как Фрастен стал князем?
– То – весело было. Слыхал про реку великую? Что на полдень течет да Диром зовется? Вот мы там, на перевoлоке, купцам да гостям помогали. А раз как-то обидели нас. Так крепко обидели, что от всей ватаги только двое нас и осталось. Пришлось в леса подаваться, – взгляд Свена затуманился воспоминанием. – Зрим как-то: гонят гости к порогам караван немалый, и, считай, без охраны совсем. В лодьях мед, рухлядь мягкая, а больше все челядь в цепях на продажу. Поскупились, думаем, купчишки воев нанять – на авось надеются. Вот и пусть надеются – се нам в радость! Взяли их у порогов без бою – сами дались. Собрались мы уж добро дуванить, да неладно вышло: скинула челядь цепи, мечи из-под лавок достала и давай нас пластать. То-то дивились мы, больно баб везут мало. Не купчишки то оказались, се градский князь по души наши воев послал.
– Это что же… Так вы… разбойниками были?!
– Коли Игвар-князь нас в викинге бросил, – усмехнулся воевода, – коли домой на Конугард без нас ушел, не князь он нам более. Потому его гости – не наши, что осилим, то и возьмем.
– В викинге?! Не разумею что-то…
– Чо разуметь-то? Пришел я по младости лет с Алдейгьюборга и в Конугарде у Игвара в дружине остался. Повел он нас как-то за море – Микланд воевать. Ушла-то сила великая, а вернулись с Игваром десяток лодий. Нас-то он, считай, бросил в сече морской – огня испугался. А мы на трех лодьях от галеры отбились да на мелкую воду ушли. После того Игвару по клятве воинской не бывать князем, потому и сказал он, будто сгинули все. Мы-то не сгинули, да вернуться уж некуда стало – пришлось самим кормиться.
