Все замерли в ожидании. Тишина. Только слышны длинные гудки да сопение простуженного Садыкова. Кто-то снимает трубку. Слышится женский взволнованный голос.
— Алло! Алло! Да, слушаю! Говорите! Алло! Говорите же!
Но Игорек молчит как партизан. Вдруг из глаз его ручьем потекли слезы, а обветренное лицо его сморщилось и стало похожим на мятый гнилой помидор.
— Отвечай же! Чего молчишь, балда? — загалдели наперебой солдаты.
Но заплаканный Прибылов сунул мобильник в руки журналисту и выбежал без бушлата из палатки.
— Игорь! Прибылов! Гоша! Куда ты! — закричали ему вслед.
Прибылов, утирая слезы красным кулаком, покрытым цыпками, очнулся в дальнем конце лагеря, где на возвышении у «ЗУшки» в бронежилетах на посту маячили рядовые Денис Панюшкин и Антон Духанин. Игорь укрылся от посторонних глаз за бетонным блоком. Вытер глаза обтрепанным рукавом. Достал из-за пазухи две фанерки, скрепленные проволокой. Развернул. Там лежали письма из дома. Стал их медленно перебирать. Вот это, самое грязное и затертое — первое. Это второе… Это последнее. Пришло два дня назад. Он бережно развернул его…
В это время в палатке стоял настоящий гвалт. Всем не терпелось позвонить домой, услышать родные голоса.
— Тихо! Кому говорю! Кто по колгану захотел? — угрожающе шипел и зыркал черными глазами на всех сержант Андреев.
Военнослужащие по очереди звонили домой.
— Алло! Алло! — кричал капитан Розанов. — Ирина! Ирок, милый! Это я! Как вы там? Как дети? Настуська не болеет? Да, у меня все хорошо! Не волнуйся! Мать не звонила? Ей не говори! Уже скоро! Да! Да! Хорошо! Передам! Целую! Пока!
Телефон у Горошко.
— Алло! Пап! Ты, что ли? Это я, Олег! Где мама? В магазин ушла? С Танюшкой? Эх! Все нормально! Да! Через пару месяцев ждите! Ну, давай! Ага!
На койку рядом с журналистом присаживается следующий.
— Мам! Слышишь меня? Узнала? У нас спокойно! Не волнуйся! Жив, здоров! Даже поправился! Ну, ладно! Мам, пока! Всем привет! Ребята ждут! Да! Да! До свидания! — говорит Ромка Лежиков.
— Мама, привет! Твой сын, Антошка! Да! Да, мам! Хорошо! Не волнуйся, у нас тут спокойно! Бабушка как? Ага! Ага! Муська окотилась? Да, ну! Сколько? Ни фига себе! Ну дает, котяра! Не плачь! Ждите с победой! Эх, жаль батя на работе! Лену увидишь, передавай привет! Обнимаю! Пока, мам! До встречи! Не плачь! Слышишь!
— Алло! Алло! Алло! Настюха! Предки далеко?! Да! Да! В Чечне! Где мне еще быть! Зови быстрей! А то тут очередь! Мама! Мама! Да, я! Я! Здоров как бык! Не переживай! Не волнуйся! Я вернусь, мама! Всем привет! Да! Конечно! Ну, пока, мамулечка! Целую всех!
— Мама, здравствуй! Кто? Пашка, твой! Не узнала? Как там у вас? Все хорошо! Алешка где? Во дворе? Дерзит? Ну, ничего! Передай, приеду, поговорю с ним! Я ему «вахаббитку» привезу! Это белая шапочка такая! В окопе нашел! Пока, мам! Целую всех! Девчонкам привет!
Офицер и журналист покинули палатку. Солдаты со счастливыми лицами молча разошлись по своим местам. Каждый думал о своем.
— Даже не верится! — начал Самсонов.
— Не говори! Прогресс, одним словом! — отозвался Димка Коротков. — Как раньше жили, не представляю!
— Вот так и жили!
— Жгли лучину!
— На перекладных ездили!
— Месяцами!
— Поговорил, и на душе теперь тепло! Чудеса! — говорит Андреев, — Словно дома побывал. Полтора года не слышал голоса матери! Сестренка замуж выскочила! Чертовка! Не могла брата дождаться из армии.
— Ну да, бабцы, они быстро взрослеют. Оглянуться не успеешь, а они уже с сиськами! — вставил сержант Бубенцов, колдуя у печки.
— Вроде вчера еще пигалицей по двору носилась! — продолжает Андреев.
— А кто жених-то? — поинтересовался Горошко, накрывшись бушлатом.
— Да, какой-то студентишка! Видел их как-то пару раз вместе! Очкарик! Дохляк, одним словом! В одной группе учатся! Она говорит, что ее Володя шибко умный!
— Шибко умные они такие. Пока мы здесь за всех отдуваемся, они тем временем девок охмуряют, — проворчал из своего угла сержант Рубцов.
— Рубец, а ты чего не позвонил?
— Больно надо!
— Мужики, он, ей-богу, какой-то долбанутый последнее время. Вчера взял все письма в печку запулил!
— Правильно сделал! Все бабы — бляди! — высказался однозначно Коренев.
— Ну, это ты зря, Женьшень! Всех под одну гребенку!
— Ты, что, Руба очумел, что ли? Зачем письма-то сжег? — полюбопытствовал Андреев, оборачиваясь к, зарывшемуся в спальник, Рубцову.
— Последнее он даже не читал! — откликнулся Коротков.
— Отстаньте, козлы! — буркнул Рубцов и перевернулся на другой бок.
— Игорька жалко! Так и не поговорил с матерью! — сказал сержант Бурков, со стоном стягивая сапог.
— Да, расстроился, пацан!
— Расстерялся!
— Любой бы растерялся! Все так неожиданно! — сказал Максим Шестопал.
— Как бы чего не учудил! Фаридка! Сходи, поищи его! — сказал Андеев. Фарид Ахтямов нехотя поднялся и отправился на поиски Прибылова.
Димка Коротков тихо забренчал на гитаре, с трудом подбирая аккорды.
Через несколько дней, на горном перевале в жестоком бою пуля, пробив пластину бронежилета, угодила Димке в грудь. Когда он очнулся, то услышал чьи-то гортанные голоса и выстрелы. Добивали раненых. Кто-то подошел к нему. Он чувствовал, что его рассматривают. Потом почувствовал над собой хриплое дыхание наклонившегося врага и ждал развязки, рокового выстрела. Но «чех», потоптавшись около него, поддел лезвием кинжала шнурок с жетоном и срезал с шеи «смертник». Потом долго возился, стягивая с Димки отсыревшие берцы. Стрелять в залитого кровью десантника не стал.
Димке повезло: не стали добивать. Сочли за мертвого. Когда вокруг стихли голоса и надвинулись сумерки, он медленно пополз в сторону лощины. Перед глазами стояли разноцветные и черные круги. Он терял сознание. Когда приходил в себя, полз дальше, кашляя кровью. На следующий день его обессиленного подобрало отделение саперов, прочесывающих местность. Через пару месяцев его «комиссовали» и он вернулся домой. Он часто словно во сне видел тот зимний день, когда для него эта странная проклятая война закончилась.
Как-то принесли приглашение от военкомата. Приглашали на встречу участников войн в городской кинотеатр. Думал, что разговор пойдет о реабилитации, о льготах. Оказалось, местная администрация провела очередное мероприятие для галочки. Собрала стареньких ветеранов, «афганцев» да молодых парней, вернувшихся из Чечни. Преемственность поколений, так сказать, показать. Делились воспоминаниями словоохотливые седенькие ветераны ВОВ. Были: чай с печеньем, небольшой концерт. Вспоминать свою войну Димке не хотелось. Да и Ромке Самурскому, его другу, что полгода оттрубил в Чечне, тоже. Была гнетущая тоска. Выйдя из кинотеатра, он и Ромка прямиком отправились в ближайший бар на углу.
Ромка был какой-то пришибленный, сам не свой. В последнее время с ним что-то творилось странное.
