иная — горячо полюбившаяся Ивану девушка! Так будет!..
Дойдя до дачи, Варя едва нашла в себе силы вымыть ноги, как тут же легла в постель. Прохладная спальня вся продувалась сквозняком, который заносил с собой запах просыхающей травы, недавно скошенной под окнами. Варя уже засыпала, когда к изголовью подошла Сима и, хрустя на зубах свежим огурцом первого сбора, стала звать подругу к столу. Варя с трудом оторвала от подушки свою тяжелую голову, попыталась встать.
— Дай попробовать, — невнятно пробормотала она и, откусив прямо из рук Симы кусочек огурца, смежила веки и повалилась на подушку.
Лес тотчас обступил её со всех сторон. Она вновь брела по его солнечным опушкам, собирала грибы в росистой траве, аукалась с Симой, слушая, как эхо повторяет голоса. Бездомная рыжая собака, та самая, что скрылась от них при выходе из леса, несмотря на все старания Симы заманить её с собой, теперь повсюду бежала за Варей…
Проснулась Варя под утро, будто её кто толкнул в плечо. Девушки все еще спали. В раскрытом рядом с кроватью окне, на которое с разу упал её взор, откуда ни возьмись появилась вдруг целая охапка разноцветных полевых цветов, и осторожно, к все возрастающему удивлению Вари, цветы легли к ней на подушку. Это был букет Титова. — Варя узнала его, — нарванный им еще вчера по пути к дому, с чуть поникшими уже головками цветов. Варю бросило в жар, и на минуту, пока Иван стоял по ту сторону окна, у неё перехватило дыхание. Она не смела ни пошевельнуться, ни поднять ослепленных восходящим солнцем глаз, перед которыми проносились какие-то необычайной окраски круги. Но вот торопливые шаги Титова стали не слышны, и Варя, вздохнув всей грудью, прильнула к букету губами: Иван думал о ней, собирая эти цветы, и его руки касались их!
— Спасибо, любимый! — прошептала Варя, оглядываясь на спящих девушек. «Пусть-ка вот они утром поломают головы над тем, откуда у меня взялся этот букет? — лукаво улыбаясь, подумала Варя. — Впрочем, едва ли он станет загадкой, если вчера еще кто-то из девчат сказал, что Титов привез из дальней поездки не только удачное решение проекта, но и любовь ко мне».
Неделю спустя после командировки, Иван Титов с присущей ему энергией быстро добился официального разрешения строить поток в цехе. Проблемы с патроном, тормозившей все дело, больше не существовало. Инженера поддержали в министерстве и на заводе. Все теперь зависело от них самих: от Титова, Никиты Степановича, Лобова и молодых изобретателей, которые наметили срок пуска потока — двадцать третьего февраля текущего года.
Чувство ответственности не пугало Ивана, а, наоборот, вдохновляло его; любовь к Варе, пусть пока еще невысказанная, прибавляла ему неутомимости. Она должна, она будет гордиться им!
Титов жил теперь с неизменной верой в большой успех давно задуманной и, наконец, осуществляемой мечты.
Глава 22
Чувство превосходства над людьми, с некоторых пор стало второй натурой Тамары Комовой. Это чувство сопутствовало ей повсюду. Если Тамара общалась с ниже себя стоящим по служебной лестнице, то была назидательна и не терпела никаких возражений.
— Не желаете слушать, не надо! — говорила она в таких случаях и поворачивалась к человеку спиной.
Зато с теми, кто стоял выше её, она держалась вежливо, почтительно, но с неизменным чувством собственного достоинства. «Взять хотя бы начальника цеха, что он? — рассуждала она. — Поставлен директором, его могут и снять. А она, Тамара Комова, выдвинута, можно сказать, самой историей, народом. Никаким приказом её нельзя снять из знатных стахановцев. Еще никем и ни разу не писался такой приказ и едва ли будет когда-нибудь написан!»
Глядя на себя в зеркало, Тамара видела не просто свое лицо, но личность, знакомую по портрету в проходной завода и уж в какой-то мере не совсем принадлежащую себе. Она не решалась теперь, как бывало, выдавить вскочивший на носу или еще где прыщик, а шла в поликлинику к врачу, предварительно назвав свое имя со всеми титулами.
Теперь Комова обижалась, если к её имени не прибавляли слово «знатная стахановка», и она не уставала рассказывать всем, как на заседании коллегии замминистра назвал её знаменем завода.
Тамара выступала там не по необходимости что-то сказать, а лишь с одним желанием обратить на себя внимание, запомниться людям. Комова слегка покритиковала в своей речи главного инженера за нечуткое отношение к предложениям стахановцев и тут же, как бы уравновесив чаши весов с добром и злом, стала расхваливать директора.
Неужели и после этого не дадут ей отдельную комнату? А много ли, спрашивается, таких Комовых на заводе?
Тамара пробовала однажды говорить с треугольником цеха, но там не только не поддержали просьбу, а даже неприятно удивились: чего еще надо одинокому человеку, недавно переёхавшему из общежития в благоустроенную квартиру?!
Тамара выжидала, волнуясь: в соседнем подъезде освобождалась комната, куда уже наметили переселить одну многодетную семью; но эту комнату просила и она. Кого же предпочтут: ничем не выдающегося среднего рабочего или её, знамя завода?
Тамара предусмотрительно не говорила об этом поединке Белочкину: вдруг не выиграет его?
И вот семья начала готовиться к переёзду, укладывать узлы, поговаривая о новоселье.
«Еще посмотрим!..» — не сдавалась Тамара, набирая номер телефона замминистра, с секретарем которого она перезванивалась время от времени.
— Говорит стахановка завода, — сказала Комова привычную фразу, поздоровавшись с замминистром. — Вы помните меня?
Он помнил, и Тамара стала коротко излагать свою просьбу, не злоупотребляя терпением замминистра.
— Я позвоню, узнаю в чем дело. Вы работайте спокойно, — пообещал он.
«Ну, нет, так не пойдет. Здесь наговорят ему!»— подумала Тамара, и, извинившись за то, что отвлекает замминистра от государственных забот, она с жаром принялась доказывать ему, почему к ней такое нездоровое отношение на заводе.
— Да, да, нездоровое, неправильное, — повторила она, — а все потому, что есть товарищи, не терпящие критики. Не буду голословна и назову вам имя главного инженера завода. Я покритиковала его на заседании коллегии со стахановцами города, когда, помните, вы назвали меня знаменем… — У Тамары чуть дрогнул голос. — Мне надо расти, учиться, а жилищных условий нет…
— Хорошо! — отрывисто сказал замминистра и положил трубку.
Так, никуда не переёхав, семье пришлось развязать свои узлы.
А у Тамары на глазах у всех портился характер. Ссылаясь на замминистра, она потребовала сделать в комнате ремонт, окрасить стены под шелк и общий в квартире телефон перенести к ней на письменный стол: с большим начальством ведь разговаривать приходится!
Тамара еще больше пополнела, движения её стали неторопливы, важны. Любуясь на себя в зеркало, Тамара думала: «Неужели было время, когда я считала свое лицо не совсем красивым?» Она с трудом вспомнила, к чему она тогда могла придраться «Ах да, кажется, нос…
Верно, нос немножко толстоват и курносоват. Но ведь сотни девушек на заводе с идеальными, словно на заказ, точеными носами завидуют ей теперь, Тамаре Комовой, и едва ли не образцом красоты считают её самой природой надменно вздернутый нос?! Впрочем, немного, может, и толстоват, благодушно согласилась у зеркала Тамара, — не беда, я и с таким носом многим париям нравлюсь!»
Странно у неё получается: на заводе её менеё ценят, чем в министерстве. «Л все потому, думала Тамара, что большому начальству с высоты виднеё, кто чего стоит. Вот давно бы пора из бригадиров- наладчиков (беспокойная должность!) перевести её, скажем, в мастера. А работать мастером она сумеёт: административная должность, чего проще! Но тут не миновать просить Леву Белочкина замолвить словечко
