– Ну а я все-таки уеду, – говорит Нелка. – Сидеть без дела не хочу и вас подводить не буду. Уеду.
Дядя Гера молчит, и Нелка никак не поймет, что он думает.
– Ты хочешь знать, о чем я думаю, – говорит он. – Как всегда, о своей шкуре. Когда ты уедешь, меня обязательно спросят, почему уехал специалист. И я буду выкручиваться.
– Дядя Гера, – вдруг говорит Нелка, – а почему тетя Рива не работает? Вам было бы легче.
– Это не соответствует моим принципам, – напыщенно сказал дядя Гера, а потом вдруг наклонился к Нелке и тихо спросил: – Ты знаешь, сколько у нее килограммов лишнего веса? – И тут же ответил: – Сорок! А какая была женщина…
Он стал снова смотреть на Нелкины ноги, и она подумала, что ей по всем правилам надо бы идти сегодня в отдел культуры и бить тревогу, что дядю Геру надо гнать, но она, наверное, все-таки не пойдет в отдел культуры, хотя это и противоречит ее убеждениям.
Писать и дальше бумажки она, конечно, тоже не будет. Можно вернуться в институт и договориться о другом месте практики. Поворчат, поворчат и найдут, но тогда она не купит себе пальто, а это уж совсем плохо. Перейти на заочное и поработать здесь годик? В общем, в этом что-то есть. Она смотрит на дядю Геру и вдруг видит его глаза. Он сползает со стула и садится прямо у Нелкиных ног, это невообразимо противно, и она встает и бежит к двери.
– Я уезжаю! – кричит с порога она. – Я добьюсь, чтоб прислали вам нужного специалиста. Не гарантирую, что он будет вам другом. Но если вы не дурак, вы будете учиться у него и, может быть, чему- нибудь научитесь… И встаньте с пола. В вашем возрасте валяться в ногах неприлично. До свиданья! – Нелка хлопает дверью и уходит.
«Ладно, – думает она, – как-нибудь… Дело к лету. Надо не забыть постирать рубашку и отвезти Славе. Вот среди мальчишек и надо искать худрука. Чтоб справиться с дядей Герой… А может, все-таки пойти в отдел культуры? А что я им скажу? 600+300+400… Выложу дяди-Герину арифметику? Черт с ним! Надо найти сюда парня». Нелка бежит домой. Уже тепло, и в садах начали жечь прошлогодние листья.
«Это хорошо», – думает Нелка. И, только придя домой, вдруг во всех деталях представляет разговор с мамой.
– А как же пальто? – спросит мама и сядет на табуретку, табуретка зашатается, потому что она очень старая и ее давно пора выбросить, но мама говорит, что выбросить легче всего. Мама сядет, табуретка зашатается, и мама напряженно выпрямит спину и уцепится рукой за край стола. Так и будет сидеть, она всегда на ней сидит, даже если разговаривать придется долго. – А как же пальто? – спросит мама. – Ты ж проешь в столовке все заработанные деньги.
– Не проем, – скажет Нелка. – В конце концов, в день можно жить на пять рублей. Значит, в месяц на 150, а я постараюсь заработать рублей 700.
– Много ты съешь на пять рублей, – скажет мама. – Я вот старая, и то не уложусь.
– А я уложусь, – скажет Нелка.
– И продать нечего, – загрустит мама. – Ну, совсем нечего.
– Табуретку! – засмеется Нелка.
– Разве что, – скажет мать. А потом подумает и добавит: – Вот если бы ты не серчала, то можно б было продать костюм.
И тогда у них начнется старый традиционный скандал, который случается регулярно, когда в их семье возникает проблема денег. Нелкин отец пропал без вести. Первые годы после войны мать свято верила – он жив и вернется. В голодном сорок седьмом она продала все, что еще уцелело после войны, – зеркальный шифоньер, часы с боем, двенадцать метров белоснежного мадаполама, фетровые боты и стеганое атласное одеяло. А костюм оставила. «Приедет Федя, и надеть нечего». Она так и говорила «приедет», будто уже получила телеграмму и ждет. Потом она ждать перестала и, когда Нелка была в десятом, все норовила продать костюм. «Федя не заругался бы…» – говорила она. Нелка как-то не уловила, когда в словах матери появилось это «бы», а когда заметила – испугалась, так обреченно и безысходно говорила теперь об отце мать, и она сказала ей тогда, что ничего еще не известно, что вполне человек может вернуться, надо по- прежнему верить и костюм не продавать. Как обрадовалась мать этому, как ей нужно было, чтобы висел под марлевой занавеской черный двубортный шевиотовый костюм в белую полоску.
И на этот раз мать обязательно начнет о костюме. И Нелка решила, что нужно уехать незаметно, без разговора, оставив матери записку.
«Ма! – пишет она. – Меня срочно вызвали в институт. Наверное, пошлют на другую практику. Попробую отбрыкаться, но не уверена. Ты не переживай, пальто я все равно куплю. Это я сделаю обязательно.
Целую тебя, ма! Жди письма».
Прямо с автобуса она пришла к декану.
– Вы сами туда просились! – кричал декан. – Я еле-еле уговорил отдел культуры, что вы там нужны, а теперь вы приезжаете – и вам уже нужно нечто совсем другое.
Нелка молчит. Пусть перекричится, в конце концов он прав.
– Нет у меня больше мест. И не будет! – шумит декан, а Нелка ждет. Когда он скажет, что ему надоели эти студенты, которые делают институту одолжение, она расскажет ему о дяде Гере и о том, как нужно послать туда хорошего парня.
– Разве можно работать с людьми, которые делают тебе одолжение, что учатся?
Нелка рассказывает все. Даже дяди-Герину арифметику.
– В сущности, он прав, – печально говорит декан. – Нашим специалистам платят очень мало. Попробуй найти человека за эти мизерные деньги. Я поговорю с выпускниками. Дадут там ему квартиру?
– Дадут! – убежденно говорит Нелка.
– Ну, это уже ничего. А что мне прикажете делать с вами?
Декан ходит по кабинету, декан думает. Нелка изо всей силы тянет вниз юбку, чтобы прикрыть колени. Лучше б он не усадил ее, лучше б она стояла, как виноватая, а так сидишь и прячешь колени. Слава богу, декан хороший и не подумает, что она нарочно носит все такое короткое.
– Скажите, – вдруг спрашивает декан, – сколько у вас денег?
– Сто семьдесят, – говорит Нелка.
– Небогато. Я вот к чему: поедете на Урал? У меня там приятель работает директором одного секретного завода. Вырос у них поселок, дворец прекрасный построили, просил он меня прислать надежного человека. Поедете?
– Поеду! – говорит Нелка.
– Ну и хорошо, – обрадовался декан. – Я позвоню ему сегодня, а вы потихоньку собирайтесь в дальнюю дорогу, а заодно узнайте, сколько стоит билет. Боюсь, что ваших сбережений не хватит.
Вечером Нелка снова собирает чемоданчик. Вытащила Славину рубашку, побежала к мальчишкам.
– Спасибо, Славик, выручил!
Слава бережно прячет рубашку в свой сундучок.
– Что ли, практика у тебя закончилась? – спрашивает он.
– Не сработалась с директором, – смеется Нелка. – Еду на новое место. На Урал.
– А! – говорит Слава.
– До свиданья! – кричит Нелка. – Привезу шишек.
– Шишек? – спрашивает Слава.
– Конечно! – смеется Нелка. – Это же Урал. Это же леса. Это же елки-палки.
– Подожди! – говорит Слава. – Зачем же ты мне принесла рубашку? Там же, наверное, холодно. – Он лезет в сундучок и отдает Нелке рубашку. – Дурная ты!
От Славиной рубашки в чемодане сразу стало тесно. «Вот и хорошо, – думает Нелка. – Не будет болтаться».
Потом садится и пишет две открытки.
«Ма! Все очень здорово. Я еду на Урал. Заработаю кучу денег и куплю кучу вещей – себе и тебе. Не волнуйся. Мне дали хорошее место, потому что все ко мне очень хорошо относятся. Буду тебе писать часто, и не волнуйся. Целую. Я».
И вторую.
«Герман Яковлевич! Если к вам приедет специалист, обеспечьте его жильем. Где хотите достаньте, вы ведь это умеете. Привет тете Риве и Леве. Я еду на практику в очень хорошее место».
