покупке!).
Беременной дочке профессора объяснил, как ей правильно рожать. Ни в коем случае не лежа – это вредная позиция, а только стоя, в крайнем случае, сидя. (Как вы не понимаете? Ребенку ж легче вниз! Это как нырять!) Показал прямо тут же лучшую рожальную позу, после чего на кухне починил форточку и сделал профессору массаж колена, которое у того при ходьбе щелкало.
А потом… Потом, уже лежа на полу в неестественной позе, он назвал профессорскую фамилию, потому что она единственная из всех была похожа на иностранную. Когда же он увидел седую старую профессорскую грудь, на которой беспомощно болтался крестик, увидел глаза без очков, в которых стыл ужас, Колюня, приняв в себя весь этот ужас, открыл рот и выпустил на волю вой, который, клубком свернувшись, уже давно жил в нем, жил, подрагивая и просясь выйти, и вот, наконец, вырвался.
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!
…Зефир же можно было есть действительно губами.
Ну, Лелечка, дочечка, так угодила.
А за занавеской лежали девочки – Лизонька и Роза. Нюра им дала по конфете и сказала, чтоб не скрипели, не шумели, а чтоб их как не было. Леля, когда увидела Розу, сказала сразу (хоть и тихо, но Нюра телом на дверь кинулась): «Я этого не понимаю. У нас что, нет системы детских домов?» Ладно, ладно, сказала Нюра, прижимая дверь, подумаем. Лизонька все-таки услышала это «подумаем», побежала к дедуне на пасеку, в рев. В общем, девочек успокоили. И изолировали, чтобы не вызывать у Лели плохое настроение. На следующий же день гости поехали дальше. У них была путевка в Сочи. Война, можно сказать, шла на убыль, значит, советскому человеку уже и отдохнуть было не грех. Так сказал Василий Кузьмич, и снова заломило в душе Дмитрия Федоровича.
Конечно, все правильно, Леля вон какая лицом малокровная, ей полезно море, но вот зять… Хотя внешний вид не всегда показатель.
– Он у тебя здоровый в смысле внутренних органов? – деликатно так, без всех, спросил Дмитрий Федорович Лелю.
– Он у меня крепыш, – гордо ответила Леля. Он знаешь, какие гирьки жмет. Каждый день – левой и правой.
Дмитрий Федорович сказал, что это очень хорошо, ему лично еще нравится эспандер, с ним можно много делать упражнений.
– Эспандер для него игрушка, – махнула рукой Леля.
Почему так запомнился этот, а потом сразу следующий приезд, будто между ними не было времени? А время было, и какое! Война кончилась, слава Богу. Дмитрия Федоровича сделали бухгалтером-ревизором, и теперь ему временами для поездок на дальние шахты давали лошадь. Подъезжал фаэтончик с кучером, чин-чинарем, девочкам такая радость прокатиться по улице, а Нюре – гордость. Не каждому к дому подают. Ниночка писала, что выбилась в конторские служащие, работает табельщицей на стройке, слава Богу, теперь в чистом и в тепле. Правда, было еще очень голодно, но тут опять возьми и появись Леля с мужем и чемоданом продуктов. Нюра такой борщ сварила из банки тушенки, что девочки не могли наесться, бегают, бегают, а потом опять попросят.
А потом был этот разговор.
Утром в спортивном костюме Василий Кузьмич делал пробежку, а Леля сидела в махровом халате и рассказывала им всю правду без прикрас и без жалости. Во-первых – как вам это понравится? – Колюня оказался врагом народа, и она теперь вынуждена скрывать это в анкете, как свой стыд и позор, Как же не везет с семьей! И сестра – женщина поведения время войны небезупречного… И брат…
– Да ты что, Леля! – закричала Нюра. – Я ж нарочно наговаривала на Нинку, чтоб прикрыть ее, дурочку!
Но Леля подняла руку, и это выглядело как знак, она, Леля, знает по этому вопросу гораздо больше, чем знают родители, потому что Василий Кузьмич собрал всю нужную информацию. Леля вдруг перешла на тонкий голос, и этим голосом объяснила им, что, «если бы не Вася, если бы не его золотое сердце, то еще неизвестно, где бы они все были».
Получалось так, что Леля, благодаря проклятым родственникам – брату и сестре – живет на острие ножа, что такие страдания, как ей, вряд ли кому пришлось переносить, что у нее авторитет, и положение, и перспектива, но все может, извините, пойти под хвост. Хорошо, что хоть Коли уже нету…
– Как нету? – глупо спросила Нюра.
– Господи! – тонко закричала Леля. – А как, по-вашему, поступают с врагами народа?
Тут открылась дверь, и вошел потный Вася. Леля закричала:
– Таз! Быстро таз! Господи, у вас что, нет эмалированного?
Старики так застеснялись цинкового таза, конечно, плохой предмет, что там говорить, подверженный ржавчине, а тут еще – полотенце! Дайте махровое! Что ты суешь мне, мама, вафельное, у тебя что, нет другого? О Господи! Ну, давай простыню! Да не эту! Не эту! Вон ту – льняную!
Обтирали Василия Кузьмича в четыре руки. Батюшки, что это с нами? Что? Колюни нет? Колюни?! Нюра криком могла кричать неизвестно отчего, от мухи влетевшей, а тут – как заколдобило.
– Таз уберите!
Девочки, Лизонька и Роза, за ручки цинковый таз схватили, понесли выливать, а Нюра пол подтирать стала, а старик в коридоре баночками с медом гремел, все искал мед показистей и чтоб, не дай Бог, личинки не плавали, у него так случалось. Медогонка была никудышная.
Ночью старик пошел и лег в шалаше (новый сделал, уже после немцев) спиной на землю, чтоб ощутить комья земли, а также тепло и холод ее сразу. Вот и нету Колюни, сказал он вызвездившему небу. Я есть, а Колюни нет. Врагом народа оказался, подлец. Конечно, он шалопут, его втянуть в дурное дело – раз плюнуть. Господи! Какой враг? Какого народа? Где ты, Господи! Ну, глянь сюда, глянь! Ты чего нас испытываешь, на что нас проверяешь? Нас что, слишком для тебя много? Или у нас перед тобою вина? Тогда какая? Ты посчитай, посчитай, сколько ты в нашей семье уже взял! Никифор – раз. Дуська с матерью и сестрами. Нюрин отец. Колюня… Еврейка эта. И Вани Сумского тоже нет, две его девочки, одна вообще мне чужая, на моей шее. Ниночка где-то на стройке бегает… Нет, Господи, я тебе спасибо за это не скажу.
