Видимо, ему показалось, а может, и нет, что в глазах у Дины при звуках маминого голоса мелькнул страх, пришлось нагнуться и обнять ее голову. Собака пахла хорошо.
– Я не хочу тебе врать, – сказал мальчик матери. – Но я не смог прогнать больное животное, тем более вы болеете одинаково. Вас обеих тошнит и прочее.
– Тебе это одно и то же, хоть мать, хоть собака? – мама вся напряглась, и мальчик мысленно отметил, где стоит тазик.
– Одинакова болезнь, одинаково несчастье, – сказал мальчик.
– У меня и у собаки? – возмутилась мама. – Грязной, шелудивой, никому не нужной собаки и у родной матери общая болезнь? Ты ненормальный… Ты от этой женщины стал ненормальным…
Конечно, он не успел поймать тазиком потоком хлынувшую рвоту.
– Ты видишь, что со мной делаешь? – спросила мама. – Ты убиваешь меня собакой.
– Нет, – сказал он, – я тебя ею спасаю.
А тут она возьми и появись – Дина. На шатающихся ногах она подошла к маме и тихонько тявкнула что-то, видимо, важное, потому что мама замерла то ли от неожиданности, то ли от возмущения, то ли от слабости и мокрости, в которой все еще находилась. Мальчик шелестел в комоде, ища очередную смену белья. А они смотрели глаза в глаза – мама и Дина.
– Как ее зовут? – спросила мама.
– Найда, – ответил мальчик с абсолютного перепуга, потому что зубы и язык его уже сложились сказать «Дина». Ничего себе был бы взрывчик тротилового эквивалента.
– Это, наверное, еврейская собака. От Швейцеров, – сказала мама. – Ее убивали тут все кому не лень. Считай, что ты спасаешь жертву Освенцима.
Мальчик молился Богу. Так как он умел или не умел. Найти бы, во что переодеть маму, найти бы какое- никакое белье, найти бы денег.
Он нашел две старенькие в разрывах простыни. Нашел папино белье. Рубаху и кальсоны.
Уже привычно, не раздражаясь на запах, а скорее даже не чувствуя его, он переодел маму в папину рубаху. Она была ей почти до колен. От кальсон она отказалась. Все грязное белье он сложил в большой таз и щедро засыпал порошком. Поставил греть воду.
Мама выпила лекарство и еще полчашки чая, снова печалясь, что нет лимона.
– Во рту противно, – жаловалась она. – Хочется чего-то кислого.
– Я пойду куплю, – сказал он.
Лимоны продавали возле автобусной остановки вместе с луком и картошкой. Лимоны лежали с краю. Он взял с собой газетку. Он закрыл свою правую руку газетой, когда брал самый крайний лимон. Это было легко и нестыдно. Возвращаясь, он думал об этом, всячески возбуждая в себе стыд. Но не сумел. Он пришел домой с ощущением собственной порочности.
Чай с лимоном мама выпила жадно, а кружок лимона высосала до тряпочности корки.
Мальчик залил грязное белье водой. Потом он давал таблетки маме и Дине. Потом втирал в Дину мазь. Вечером, развешивая на веревке неумело постиранное белье, он услышал звук машины. По тропинке к дому шел Реторта. Мальчик пошел ему наперерез, боясь встречи его с мамой.
– Я за техникой, – сказал Реторта. И, подумав, спросил: – Что тут у вас произошло?
– Не знаю, меня не было дома, – ответил мальчик.
– Чертово бабье! – проворчал Реторта.
– Я сейчас все вам вынесу. Дело в том, что мама заболела, была неотложка…
– Лучше меня не видеть, – засмеялся Реторта, – хотя я и ни при чем.
– Ей лучше никого не видеть. У нее мозговые явления.
– Та тоже лежит с приступом. Учительница старая твоя. Стенокардия. Хотелось бы знать, что они за несколько часов не успели поделить. Ладно, неси!
Реторта сел на пенек, который остался от сломанной в бурю сосны. Мальчик пошел на террасу. Мама дремала, свернувшись калачиком, а до этого все время лежала плоско, на спине. Он посчитал это хорошим признаком – желание изменить позу, желание движения. Он вынес сначала телевизор, потом видак, потом комбайн. Он приносил все на пенек, а Реторта нес дальше в машину. Получилось тихо и спокойно.
Уже провожая гостя у калитки, мальчик сказал:
– Передавайте Дине Ивановне привет и скажите, что я желаю ей здоровья.
– Да, она хорошая девка, – сказал Реторта. – Что и удивительно. Скандал и прочее…
– Мама из-за этого тоже рухнула, – сказал мальчик. – Я не знаю, насколько это прилично… Даже, может, совсем неприлично… Но я хотел попросить у вас взаймы. Я сегодня все деньги истратил на лекарства, а папа приедет послезавтра. А у меня еще и больная собака.
Надо сказать, что, как только раздался звук машины, Дина спряталась под крыльцо и лежала там замерев.
– Да! Дина мне говорила, что началось все с собаки.
– Можно сказать и так, – медленно ответил мальчик, наблюдая просветление лица Реторты, постигшего тайну, которая не давала ему покоя. Тайна – больная приблудная собака. Он может понять возгорание скандала на этой почве. Может.
