выстроенном доме, чем на пустом пространстве. На сегодняшний день у всей этой истории есть одно уязвимое место: девчонка, которую бросили в кровать милиционеру. Вот с ней надо бы хорошо поговорить.
– Ее увезли родители…
– Но привезут же… Хотя честно… В этой девочке весь секрет, и я и копейки не дам за ее жизнь.
– Да ты что!
– Да. Даже если ты насочинял, приукрасил по закону своей профессии, даже если ты наполовину прав. Ведь не исключено, что ты совсем большой фантазер, а?
Юрай склонил голову и показал Леону шишку от дубины, повернул шею и продемонстрировал следы от колючки.
– Не звучит, – засмеялся Леон. – Это же тебя курочил сексуально озабоченный старик. Причем сам во всем и признался.
«Да, – написала мама, – у Алениного мужа есть новые финские вишневые сапоги, легкие и толстые. Вопрос, когда он эту красоту наденет? У него плохо заживают кости, и не исключено, что Алена с детишками пробудут у матери целый год. И как это бывает в жизни, сынок, для Алениной мамы это уж и не очень радость. Еще летом, когда в запасе весь двор, семерым детям есть место, а зимой, в двух крошечных комнатках? И материально им трудно. Поэтому Алена предлагает купить у нее сапоги, но они тебе явно будут велики, разве что с толстым деревенским носком».
Ну что ж… Сапоги нашлись. Те ли, что были прижаты ремнями в чемодане Маши Ивановой, или совсем другие… Как это узнать, тем более ему, Юраю, которому узнавать и права-то не дано. Не его это собачье дело, как сказал напоследок Леон: «Ты, Юрай, в этой игре никто и звать тебя никак».
– Поэтому он очень удивился, когда, подняв глаза от тошнотворной статьи про преимущества вертикального строительства, увидел, что рядом со столом стоит Лидия Алексеевна и постукивает колпачком от ручки, привлекая этим к себе внимание.
– Обманывать нехорошо, – сказала она, разглядывая Юрая так, как если бы он был голографическим снимком и страсть как хотелось заглянуть вглубь, для чего вполне можно и расщепить диковину. – Вы никакой не учитель, вы, как я и подозревала, газетчик. Я просто до ужаса расстроилась, когда вы мне соврали… Я ведь вам поверила! И в своем замечательном свойстве усомнилась.
– Садитесь, – растерянно произнес Юрай.
И первое, и второе, и третье его чувство было – вполне конкретный страх. Он ведь и тогда бежал от нее с ощущением выпрыгнувшего из-под трамвая человека. Потом, уже дома, анализируя этот свой страх и стыдясь его, Юрай не нашел себе оправдания. В конце концов, как говорится, не держал он себя за труса, каково же разочаровываться.
И тогда, в машине, и сейчас, в заполненной людьми комнате, где ни-че-го страшного произойти не может, он, Юрай, поджелудочной железой чует беду. Да что там! От Лидии Алексеевны – Господи, прости! – смертью разит, вот ужас-то… Ну и как это объяснишь, к примеру, коллеге за соседним столом, у которого зенки повылазили, на эдакую даму глядючи.
Лидия Алексеевна села на стул, осторожно, даже чуть брезгливо, и, перегнувшись через стол, заглянула в странички, искромсанные Юраевой ручкой.
– Вы задели мое хобби, ну я за вами и последила… Не обижайтесь, ладно? Я ненавижу пустое время, а оно у меня только, когда я в машине. Вот и развлекаюсь отгадыванием профессий и судеб. Если подворачивается случай, как тогда вы на дороге, я грубо вторгаюсь в личную жизнь и задаю вопрос прямо в лицо. Так было с вами. Вас сейчас не надо никуда подвезти?
– Не надо, – ответил Юрай.
– Ну вот и все. Я убедилась и пошла, – сказала она, и встала, и протянула Юраю руку, которую ему – куда же денешься? – пришлось взять. Рука была абсолютно вялой, она даже не шевельнулась в Юраевой ладони, получалось, что чувство в рукопожатии, какое ни есть, выражал он. И злость на это – жмет ручку, которую ему бы закинуть подальше – вдруг вызвала в Юрае азарт.
– А слабо, – спросил он, не выпуская этого «мягкого, дохлого мыша», – слабо вам продемонстрировать ваши способности? Сейчас выйдем в коридор, у нас тут контор до фига, и вы проречете, как вы это умеете?
Ах, как она затвердела, мышиная ладошка, как царапнулась ногтем, но тут же и обмякла.
– Да ну вас! – сказала Лидия Алексеевна, выдергивая руку. – Что я вам, экстрасенс? Я – так… Любительница от безделья… Я запросто могу и ошибиться.
– Давайте я вас провожу, – предложил Юрай.
Юрай вел ее к выходу другой дорогой. Он знал закутки старинного особняка, знал хитрые переходы с этажа на этаж и даже в другое здание, поэтому вел и знал, куда ведет.
Он шел к заплеванному, выходящему на глухую помойку бывшему красавцу-эркеру, наполовину забитому досками. В эту минуту Юрай мечтал, чтобы эркер не был занят. Здесь могли обжиматься конторские женщины с чужими мужьями из службы метрополитена. Здесь могли распивать удачу или выговор, здесь плакали брошенные любовниками машинистки, здесь, наконец, меряли спекулянтские тряпки, для чего даже существовал кусок зеркала в самой середине эркера. И был ящик, который ставили поперек дороги в тайную обитель, когда она была уже захвачена. Ящик называли «движком». Спрашивали друг у друга: «Движок стоит?» На счастье Юрая, движка не было, это он увидел много раньше, чем Лидия Алексеевна сообразила, куда ее ведут.
– Что бы это значило? – спросила она сухо. – Зачем вы меня сюда завели?
– Я хочу знать: что вам от меня надо? – спросил Юрай.
– Ничего, – засмеялась Лидия Алексеевна, – ничего.
– Так просто вы не отделаетесь, – сказал Юрай и уже знал, чувствовал, что все сделал не так, что не силой надо было, а обманом, хитростью, а он, как колун, хрясь… и все тут. Лидия Алексеевна стала охорашиваться перед осколком трюмо, повеселела и смотрела на Юрая почти ласково и очень по- женски.
– Ну такую малость, что я на вас положила глаз, вы можете сварить в своей голове?
Вот и конец. Сейчас она заплетет эту интригу, а он ведь хоть и тараканий идиот, но не полный, он же помнит, как каменела ее мышиная ручка, как на какую-то секунду у него был верх, и она, а не он, испугалась.
– Неправда, Лидия Алексеевна, – печально заговорил Юрай, – неправда. Я вам зачем-то нужен… И очень нужен… Может, я даже знаю, зачем…
– Зачем же? – резко перебила его Лидия Алексеевна.
– Так я вам и скажу! – отпарировал он. – Я еще – как вы говорите – поварю это в своей голове.
– Ну и варите, – сказала она, отодвигая движок. – На здоровье! Я бы на вашем месте ничего подобного не делала бы… К нему приехала женщина, можно сказать, напрашиваться, а он ее завел черт знает куда… Пытает… Эх вы! Сыщик…
Сыщик! Вот она опять проговорилась. Как тогда с его профессией. Тогда он испугался, как-то очень ясно представилась ситуация «был Юрай – нет Юрая», а сейчас уже был спокоен. Спокоен, спокоен, спокоен… Привык, что ли?
Он видел, как она заметалась в переходах и лестницах. Захотелось, чтоб она запуталась тут окончательно, до испуга – у них такие моменты со случайными посетителями бывали, – но не тут-то было. Не та леди! Рванувшись раз, другой не в ту сторону, она уже с третьей попытки нашла нужное направление, оглянулась на наблюдавшего за ней Юрая, обдала его таким презрением, что у Юрая – чертова вегетатика! – даже спина взмокла, вильнула шикарной клепаной юбкой и только ее и видели.
Мужики окружили Юрая, цокали языками. И кто? И где? И что?
– Да ты спятил, Юрай? Такую бабу и за движок? Как курьершу-малолетку?
Хорошо, что в окно не видно было «мерса». Совсем бы заклевали «братья по перу».
– Лидия Алексеевна Муратова, – сообщил по телефону Леон. – Дочь очень большого босса. Давно покойного. Разведенная. Фамилия осталась по мужу. Подвизается в каких-то благотворительных фондах. Защитница детей и зверей. На эту тему ездит за границу. Юрай! Ей сорок шесть, и она на сегодняшний день одинока. Ее любовник полтора года тому назад слинял в Израиль. Она тоскует и тут вдруг встречает тебя. Высокий, красивый, сексуальный… Ну чего ты к ней прицепился, ненормальный? Что за мания
