И жил в моём времени ещё один архитектор, именем Архип Страшеглав. Был он помимо прочего ещё и чернокнижником, и давно уже продал свою душу дьяволу. И, также как я искал своё вдохновенье во всём простом и возвышенном, как звёздное небо иль заря, так он питался всем извращённым, злым, противоестественным. И, представьте себе, дети, у него было поклонников не меньше, чем у меня. И причиной этому то, что в душе человеческой найдётся место, как и для рая, так и для ада. А тем, кому ад ближе, избирали себе Архипа Страшеглава.
Конечно, до строительства церквей его не допускали, но многие богатеи заказывали ему дома, и он возводил их: одновременно и жуткие, и манящие. Живущие в такие домах, год от года богатели, но безудержно придавались многим порокам, отравляли души свои. Год от года богател и Страшеглав, год от года тёмному своему искусству обучался.
Я тоже не ленился: и задумал возвести колокольню, один вид которой изгонял бы из людей все нечистые помыслы, и возносил их души к самым небесам.
А Страшеглав взялся за возведение огромного дворца, в котором намеривался сам поселиться. Этот дворец он задумал как отражение ада на земле. По его замыслу, каждый увидевший это бесконечно отдалённое от естества строение, должен был отдалиться как от людей, так и от небес, и перейти в услужение тьмы.
Мы начали строительство одновременно. Он работал с огромной скоростью, я же неспешно, оттачивая каждый штрих колокольни. Он громоздил безумные формы, я пытался отобразить простое изящество облаков и звёздного света.
Я был противоположностью Страшеглава, и он ненавидел меня больше, чем кого-либо иного. Наконец ему удалось подкупить власть имущих. Меня обвинили в краже казны, и в ереси, что было самым страшным. Несколько месяцев меня продержали в темнице, на цепи.
Но если вначале мне ещё приносили какую-то еду, то потом вовсе затем и эти незначительные подачки прекратились.
Через какое-то время я почувствовал, что моя смерть близка. Тогда я прочитал молитву, и приготовился отдать Богу душу.
Вскоре мрачная моя темница залилась дивным, сильным светом, который, однако, совсем не вредил глазам. Я подумал, что уже умер, и протянул в этот свет руки, прошептав:
— Иду к тебе, Отче!
Но из света вышел молодой юноша, протянул мне раскрытую книгу, и вымолвил голосом, с которым по красоте может сравниться разве что Млечный путь:
— Прочти…
И я увидел пылающее, словно тысяча солнц слово, запечатлённое на неведомом мне языке. Тем не менее, в одно мгновенье снизошло на меня просветление, и я постиг этот не земной, но ангельский язык. И прочёл слово, слабый отблеск которого на языке людском звучит, как: „Вечность“.
А затем увидел я себя уже лежащим в гробу, и люди плакали надо мною, и почитали как святого, ибо в тот же час, в который я умер в темнице, было открыто, что меня несправедливо оклеветали.
И отнесли меня в лесную колокольню, которая была последним моим творением. Здесь меня и отпели. Здесь и погребли. Но дух мой не отправился не на небеса, ни в ад, он был рядом с телом, которое, усохнув, стало мумией. Я был частью этих стен, мой голос звучал в ударах колокола, мои глаза сияли в куполе.
Ну а Страшеглав, узнав, что лесная колокольня всё-таки достроена, едва сам себя не загрыз от ярости. Не раз и не два покушался он на колокольню, но каждый раз его попытки оканчивались неудачей. Использовал он и чёрную магию, но всё тщетно.
В конце концов, он так себя извёл ненавистью, что почернел, сморщился, да и умер. От тела его исходил такой смрад, что никто не решался к нему подойти, до тех пор, пока он совсем не сгнил. Когда же подошли и дотронулись до скелета, то он рассыпался в прах.
Но Страшеглав не ушёл окончательно из этого мира. Подобно ядовитому змею дух его поселился в земле, там он и ползал, копя силы, и наполняясь злобой.
Помимо того он вселялся и в тех несчастных, который доводилось поселиться в его недостроенном адском дворе. И такова была злоба этого духа, что всякий в кого он вселялся, в скором времени как бы изгорал и умирал в страшных мучениях.
Но главной целью Страшеглава была всё-таки лесная колокольня. С помощью магии он призвал целый легион адских духов, и они вселились в деревья, которые окружали колокольню. Некогда чудесный лес превратился в жуткое, опаснейшее место.
Представьте мою боль: я видел, как люди шли, чтобы обрести душевную гармонию среди этих стен, а обретали страшную погибель на лесных тропах. Я пытался предупредить их, но всё тщетно, ибо был ограничен пределами колокольни.
Дальнейшее вам, в общем, известно. Ведущая сюда тропа заросла и забыта. Колокольня медленно врастает в землю.
Но дух Страшеглава жаждет скорейшего разрушения колокольни. Как только падут эти стены, он сможет достроить свой адский дворец, и вернётся в мир живых, более могучий, чем когда бы то ни было. И тогда воистину темнейшие времена настанут для всех живущих, и много крови прольётся».
Такими словами закончил свой рассказ призрак Никиты Афанасьевича, но у Юры имелись ещё вопросы. Первый из них был:
— Если даже в меня вселился некий адский дух, то как бы я смог разрушить колокольню? Мне кажется, силёнок не хватило бы. Здесь стены — ого-го!
— Поверь, если бы адский дух полностью завладел тобой, то ты нанёс бы колокольне очень большой ущерб.
— Ладно, но я хочу ещё сказать: в колокольне уже нечисто!
— Ты имеешь в виду, то тёмное, что встретилось вам на пути в звонницу, и так вас напугало?
— Да!
— Так вот, тот, кого вы встретили, носит очень поэтичное имя, Барабашка. Когда-то он служил Страшеглаву, но не очень то преданно, ибо был скорее шалуном, а не закоренелым злодеем. И мне удалось переманить его на свою сторону.
— Неужели это возможно? — изумился Юра. — Ведь он же — адский дух!
— Ну и что же из того? Ведь кого-то можно совлечь со светлого пути, а кого то и с тёмного. Барабашка служит мне с такой же преданностью, как хороший пёс служит своему хозяину. И он обрёл прощение.
— И что же входит в его обязанности? — поинтересовалась Уля.
— Ну, во-первых, стучит в колокол. Это немаловажно: ведь, как вы уже заметили, колокольные удары отпугивают нежить. А во-вторых, развлекает меня…
— Развлекает вас?
— Ну, да. А что же вы думаете: не так уж интересно столько лет сидеть здесь в одиночестве, и никого не слышать.
— И что же он вам рассказывает?
— В основном всякие житейские истории. Очень, кстати, поучительные. Но сейчас у нас разговор не об этом. Знаете ли вы, что ваши родители уже очень волнуются?
— Догадываемся.
— А хотели бы вы попасть домой?
Ребята энергично закивали головами, и уже представляли, что призрак одарит их ковром-самолётом, или вообще — просто моргнёт глазом, и они окажутся в своих кроватках.
Но призрак прочёл их мысли, и вымолвил:
— Нет-нет. У меня нет ковра-самолёта, и вообще — придётся вам возвращаться в город на своих двоих.
Ребята печально вздохнули, а Юра вымолвил:
— А сможем ли? Пропустит ли нас лес?
— Так просто не пропустит. Вам придётся пробиваться.
— Быть может, вы подарите нам какое-нибудь оружие?
