человек осваивается быстро и всюду. Даже на чужой кухне… По обыкновению, он потер нос, решив, что угнаться за ней — не самое простое дело. Или действительно — возраст? К старости люди становятся тугодумами, а стареть они начинают рано. С первых лет жизни. Кроме того, он в самом деле отвык от живой непосредственности. Даже Юрий, балаболка и хохмач, — и тот был только актером. Актером, конечно, классным, но не более того. В их годы не прыскают смехом на каждой фразе. Просто уже не смешно. Что-то с чувством юмора, а может быть, с фразами. Таково веление времени, и лица после тридцати необратимо деревенеют. Все, на что мы способны, — это натянуть две-три маски сообразно ситуации.
Виктория вошла в комнату семенящим шагом ребенка, с опаской взирая на перегруженный поднос. Она умудрилась взгромоздить на него все, что обнаружила на кухне. Все, кроме кефира и черного хлеба. Подобная разборчивость наверняка возмутила бы деда. И кефир, и «черняшку» он ставил превыше всего. У Виктории были иные приоритеты.
— Однако бардачок у вас, господин министр! В прихожей на полу кепка, в раковине тарелки немытые, ложки.
— Я называю это уютом, — возразил Валентин.
— Хорошенький уют! Пыль да тараканы. — Она поставила поднос на журнальный столик. Не глядя на него, кротко спросила:
— И что теперь? Будем трескать?
Ему показалось, что она вот-вот рассмеется. Валентин невольно улыбнулся.
Это и впрямь заражало. А он-то полагал, что давным-давно обзавелся иммунитетом против веселья. Выходит, нет. Чертова смешинка прокралась и в него. Виктория подняла голову, и Валентин разглядел, что глаза у нее рыжеватые. Оттого, вероятно, и рождалась иллюзия огня. Впрочем, почему иллюзия? Что-то в глубине этих глаз действительно тлело и разгоралось. Какие-то неясные всполохи, брызги крохотных бенгальских огней. Подобные глаза — подарок судьбы. Может, на сотню один раз и встретишь.
— Разумеется, будем! И трескать и шамать — и все остальное. Тем более что подобного я и сам не ожидал. — Он кивнул на поднос. — Скажи на милость, где ты отыскала колбасу? Распотрошила какой-нибудь дедовский тайник?
— Ничего не знаю ни про какие тайники, — скороговоркой выпалила она. — Знаю только, что пиво тортом не закусывают.
— Э-э, нет! Так у нас дело не пойдет. Про пиво я тебе сразу сказал: напиток алкогольный, не для детей! — Валентин потянулся к подносу и тотчас получил шлепок по руке.
— Это ведь «Невское», мое любимое! — Соседка плаксиво скривила губы. — Я обязательно должна его попробовать.
В течение следующих минут Валентину пришлось убедиться, что в пиве она и впрямь разбирается. Как, впрочем, и в тортах с конфетами, в женских прическах, импортных шампунях и многом-многом другом.
Развалившись на диване, они похрустывали рассыпающимися кусочками торта, прихлебывали остывающий чай. Необходимости в телевизоре не возникло. Опустошая поднос, Виктория успевала тараторить и за телевизор и за радио одновременно, вещая о своих любимых книжках, о кино, о Киркорове и девках-оторвах из «Тату», о душечке Михалкове и десятках прочих вещей. К моменту, когда они насытились, Валентин знал о ней практически все. Похлопав себя по животу, он удовлетворенно констатировал:
— На пиво нас, пожалуй, уже не хватит.
— Еще чего! — Она хищным движением схватила бутылку.
— До чего прожорливая девчонка!
— И вовсе нет! Я ведь еще расту. И потом, смотри, какие у меня волосы!
Знаешь, сколько калорий на них уходит! — Пластмассовые заколки очутились у нее в руке. Она энергично мотнула головой, разбросав по плечам густую вьющуюся гриву. — Видал-миндал?
— Видал…
— То-то! Знал бы ты, как я с ними намучилась. Мыть приходится чуть ли не каждый день! Бутыль шампуня в неделю!
— Зачем так часто?
Виктория удивилась.
— Ты хочешь, чтобы они были сальными и грязными?
— Да нет, но если это стоит таких мук… — Он шевельнул пальцами, имитируя движение ножниц.
— Остричь? Ну нет! Пусть уж будут при мне. Как-никак главное богатство. — Она вновь крутанула головой, отчего волосы опутали ее непроницаемой золотистой пеленой.
— Еще чуток длины, — пробормотал Валентин, — и твоими волосами запросто можно будет душить мужчин.
Виктория довольно усмехнулась. Запрокинув голову назад, вновь заколола волосы.
— Надо будет как-нибудь попробовать.
— Да нет, я пошутил.
— Слушай! — Она встрепенулась. — А давай погоняем на твоей машине!
— Моей? Разве у меня есть машина?
— Конечно, есть. Я же видела! Вчера вечером ты подрулил на какой-то иномарке. Я только-только вышла погулять с мопсом.
Валентину пришлось признать, что Виктория застала его врасплох. Юная соседка оказалась приметливой.
— Увы, машина чужая. Приятель попросил перегнать на автостоянку. Пришлось помочь.
— Ну и что? Подумаешь, приятель! Он же ничего не узнает. Мы покатаемся и поставим обратно…
В прихожей пронзительно зазвенел телефон.
— Кто бы это мог быть? — Виктория заерзала на диване. Ей было любопытно.
— А это мы сейчас выясним. — Валентин напряженно улыбнулся. — Сделай одолжение, возьми трубку и постарайся узнать, кто звонит. Если что, скажи, что меня нет.
— Ага, значит, я уже и секретарша?
— Посуду вымою сам, честное слово.
— Договорились. — Виктория отправилась в прихожую. Откинувшись на спинку дивана, Валентин прикрыл глаза. Долетевший до него голос соседки звучал вполне уверенно. Виктория не терялась и здесь.
— А его нет. Полчаса как ушел… Ну да, прокатиться на машине. Он тут купил на днях… Да, конечно, у него все нормалек… Я? Я его секретарь-референт…
Секретарь, да еще референт!.. Хмыкнув, Валентин отрезал себе еще кусок торта, принялся меланхолично жевать. Вся его бодрость враз улетучилась. Звонок неизвестного, напоминание о машине… Бог его знает, как быстро все меняется.
Только что было весело — и вот уже нет.
Скрипнула дверь, Виктория вернулась в комнату, со вздохом опустилась на диван.
— Уф! Давно так не ела. А голосок у него ничего. Как это самое. Ие… иерехон. Правильно сказала?
— Наверное. Он назвал себя?
— Какой-то Шура. По-моему, малость подшофе.
— Ах, вон кто. — Валентин перевел дух, вспомнив о вчерашнем сержанте. От сердца отлегло. Вот только про телефон, к собственному стыду, он ничего не помнил. Неужели выболтал спьяну?
— Про машину зачем сочинила?
— Ну… Чтобы завидно было. Он-то там, а я здесь.
— Болтуша. — Валентин продолжал жевать, не замечая ни вкуса, ни того, что сахарные крошки сыплются на пол и на колени.
— Хотела ему еще про торт сказать, да чего-то постеснялась.
— Постеснялась? Ты?
— Конечно! Я что, не человек, что ли?
— Ты человек. Ты очень даже интересный человек… — Валентин вытер ладонью губы, взглянул на часы. — Прошу прощения, но, по-моему, тебе пора.
Глаза Виктории, два хитрющих фонарика, негодующе сверкнули ему в лицо.
