— А вот и нет! Это по-твоему!
— Да нет, подружка, — Валентин поднялся, — тебе определенно пора. Папа, мама, бабушки, мопс.
— Ты что, обиделся? — Она неохотно встала. — Сам же сказал, что тебя нет.
— Не в этом дело. Просто вспомнил об одном дельце.
— Ага, как же! Дельце…
Чуть упираясь, Виктория все же позволила себя выпроводить в прихожую.
— Спасибо за компанию и счастливо! — Он отворил дверь и, развернув девушку, деликатно вытеснил на лестничную площадку. — Действительно спасибо и привет подружкам в детсаде!
— Соскучишься — забегай! — отреагировала она. — Я не злопамятная. Или звони.
— Ага. — Он сделал попытку закрыть дверь.
— Что «ага»? Ты ведь ни телефона, ни квартиры не знаешь! Записывай!..
Квартира шестьдесят пять, телефон… — Она скороговоркой выпалила номер. — Ну?
Где твой блокнот? Или запомнил?
— Нет. — Валентин слегка разозлился. — Все, пока! С обидой за хозяина дверь возмущенно щелкнула замком, и тут же Виктория заполошно заверещала:
— Ой, палец, палец!..
Валентин испуганно рванул дверь на себя и увидел сияющее лицо гостьи.
— Здорово я тебя? — Она продемонстрировала ему ладони. — А пальчики-то вот они — все на месте! Валентину пришлось улыбнуться.
— Ладно, телефон запомнил, как-нибудь свяжусь.
— То-то! — Она изобразила на лице свирепость и показала ему кулак. — Пока!
— Бывай. — Он повторно и крайне осторожно прикрыл дверь. Отступив на шаг, прислушался. И не зря. В замочную скважину замогильным голосом забубнили:
— И не забудь в следующий раз про торт. Чтоб снова безе или «Птичье молоко»!..
Глава 5
Кое-что Виктория ему все же подсказала. Менее чем через час он уже подъезжал на бежевой «вольво» к заднему двору исполкома. У решетчатых ворот взрыкивала чья-то «Волга», и ему пришлось немного подождать. Кучерявый водитель о чем-то сердито переговаривался с охранником. Нервничая, страж высунулся из своей будки чуть ли не по пояс. Казалось, еще немного — и он кувыркнется через низенькие перильца вниз, на исчерченный шинами асфальт.
Двое ребятишек неспешно приблизились к «вольво». Валентин скосил глаза в зеркальце заднего обзора. Опустившись на корточки, юные любители выхлопных газов внимательно изучали оранжевые мигалки. Поднявшись, один из них пнул кедиком по скату и загадочно произнес:
— «Волга» — «Волга», жди меня долго. Малолетний приятель тут же откликнулся:
— «КамАЗ» — «КамАЗ», жди меня один час.
Сказано это было с задумчивой серьезностью, чуть ли не торжественно. Дети разглядывали машину с такими лицами, как если бы перед ними рухнул с небес диковинный механизм. Упрямый кедик еще раз ударил по рифленому скату.
— «Нива» — «Нива», едет криво.
И эхом отозвалось:
— «Москвич» — «Москвич», заедешь под кирпич… Кашлянув дымом, «Волга» урчащей черной рыбиной отплыла от ворот. Попрощавшись мысленно с автолюбителями-рифмоплетами, Валентин тронул машину вперед. Охранник неторопливо обернулся. Скуластое нерусское лицо, медный загар. Валентин уже встречал этого человека. По короткому кивку понял, что и его узнали. Миновав ворота, «вольво» оказалась в ухоженной заводи, заполненной благоуханием сирени и глянцем выстроившихся машин. Валентин скромно пристроился к шеренге «тойот»
«ауди» и «ниссанов», заглушив мотор, выбрался наружу. Обычно он приезжал сюда вечерами, и здание, опоясанное фигурными башнями, увенчанное стремительным шпилем, казалось ему мрачной готической тенью. Сейчас же, в свете полуденного солнца, оно выглядело совершенно иначе. Свежепобеленное, украшенное барабанно-знаменным барельефом, оно походило на Дворец пионеров. Молодцеватый улыбчатый оскал архитектуры, славно-унылое прошлое…
Вволю налюбовавшись зданием, Валентин вернулся к воротам, на ходу бросил охраннику ключи от машины. Тот небрежно поймал звякнувшую связку, равнодушно поинтересовался:
— Все в порядке? — Глаза его, два мокрых холодных камешка, глянули тускло и неопределенно.
— Более или менее. — Валентин поправил на плече сумку и вышел на улицу.
Ртутные столбики городских термометров неукротимо ползли вверх, обувь липла к разогретому тротуару. Валентин часто утирал лоб платком. Вчерашняя гулянка не прошла бесследно.
Вытянув мобильник, Валентин набрал номер. Трубку подняли после пятого гудка. Подняли молча, без привычного «але» или «слушаю вас».
— Музей искусств?
Глуховатый голос радушно ответил:
— Он самый, дорогой. По какому вопросу звонишь?
— Вопросы старые. Продавец — товар — покупатель, слыхал о такой формуле?
Говорят, Маркс с Энгельсом придумали.
— Не понимаю, дорогой. О чем ты?
— Хватит, Наиль. Я хочу знать, сколько дашь на этот раз?
Голос не ответил. — Тебя что, не предупредили еще? Странно… Обычно ты узнаешь о товаре первым. — Валентин почувствовал, что правая щека у него задергалась. Он нервно погладил ее ладонью. — Не тяни резину, Наиль. Я жду обещанного подарка.
— Но мы просили «Волгу», дорогой.
— Неужто «вольво» хуже?
— Очень большой человек спрашивал про похожую машину. Опасный товар.
Громкий.
— Не хочешь — могу забрать. — Валентин огляделся и с отвращением убедился, что щека в самом деле дергается. — Ну так как? А, Наиль? Или испугался большого человека?
— Не спеши. — Абонент что-то прикидывал. А возможно, просто выдерживал паузу. — Пятнадцать — цифра, кажется, неплохая?
— Мне она не нравится — это во-первых. А во-вторых, это не цифра, а число.
— Валентин ощутил внезапное желание зевнуть. Что-то из той же породы, что и нервный тик. Еще раз с силой провел по щеке ладонью. — Тридцать за «Волгу», двадцать — за все прочее. Это твои слова.
Трубка вновь примолкла.
— Ты плохой продавец, Валя. Не хочешь торговаться. — В голосе покупателя звучало осуждение.
— Послушай, Наиль. Машина в первоклассном состоянии. На юге за нее дом целый можно купить.
— Не забывай, ее будут искать.
— Можно подумать, это единственная на всю страну «вольво».
— Хорошо, я беру машину. Пусть будет двадцать. — Собеседник произнес это без энтузиазма. — И все- таки ты плохой продавец.
— Знаю. — Валентин потер нос. — Рожденный не на Востоке торговать не может.
— Это ты сам придумал?
— Сам, Наиль, конечно, сам. И еще один попутный вопрос: ты имел дела с Люмиком?
Валентин стиснул пальцами трубку. Он бы не удивился, если бы связь прервалась, но Наиль отреагировал иначе:
— Откуда ты звонишь?
— Не волнуйся, со своей трубы.
— Почему спрашиваешь о Люмике?
— Чистое любопытство.
— Плохое любопытство… Очень плохое. Ты понял, что я имею в виду?
— Честно говоря, не очень.
— Не играй с огнем, дорогой. И не спрашивай о тех, кого уже больше нет.
