– Ага, опять вмешательство внешних сил, – мрачновато съязвил полковник.
– Правильно, – Воздвиженов кивнул. – Во всяком случае другого объяснения у меня нет.
– Увы, это не объяснение. Во всяком случае на люди с этим не выйдешь. – Клочковский вздохнул. – Вот и получается, господа революционеры, что, захватив власть, вы снова рискуете остаться у разбитого корыта. Глупо вычерпывать воду из лодки, у которой нет дна.
– А что остается? – взъярился Поль. – Сидеть сложа руки? Нет уж, благодарю покорно! Даже Кит – и тот что-то химичит у себя в логове. Собирает на своей Горке докторов, прячет их в подвалах и лабораториях. Тоже, верно, надеется с хрониками разобраться. И правильно делает!
– Откуда такие сведения? – прищурился полковник.
– От верблюда, – Поль шумно высморкался в платок, поймав на себе неодобрительный взгляд Вадима, нехотя пояснил: – Как-никак у меня тут больше двухсот гавриков. Есть постоянный костяк, а есть и пришлые. Так что новости мимо ушей стараюсь не пропускать.
– А насчет третьего урожая в деревнях – это тоже информация от пришлых?
– Ясен пень, от них! – Поль сердито засопел. – Я покуда не телепат и добывать информацию из иных источников не умею.
– Насколько я знаю, – перебил его Клочковский, – мэр как-то раз тоже отправлял пару экспедиций в районные центры. Но, кажется, никто тогда так и не вернулся.
– Еще бы! – Поль ухмыльнулся. – Он ведь у нас гений! И совета ни у кого не спрашивал! Отправил людей, словно на загородную прогулку. А там, между прочим, свищи давно бегают. И пауки с кабана величиной. Вон полковник, должно быть, в курсе, что это такое. А кроме пауков со свищами – еще тридцать три радости!
– Плюс – ребятки ненаглядного Кита, – напомнила Мадонна.
– Точно! Так они и пустят кого-то на свою территорию!
– Именно поэтому мы и пытались договориться с Лили. Худой мир, сами знаете, лучше доброй ссоры. – Вадим бросил на Пульхена красноречивый взор. Полковник угрюмо потупился.
На некоторое время все замолчали. Слышно было, как тоскливо и зло подвывает на улице ветер. Где-то этажом выше часто и гулко хлопали оконные, давно лишенные стекол ставни.
Погрузив пятерню в свои черные космы, Поль сосредоточенно скреб в голове.
– Так что же? – глубокомысленно изрек он, – будем совершать революцию или чуть погодим?
– А чего годить? – проворчал Пульхен. – Ясен пень, будем.
Он и сам не осознал, что поневоле подхватил присказку Поля. На него посмотрели с улыбками, и он запоздало смутился. – То есть, я хотел сказать…
– Да ладно, все мы поняли, – перебил его Вадим. – Революция – так революция. Я тоже не против.
Оглядев собравшихся за столом заговорщиков, Мадонна запрокинула голову и звонко рассмеялась.
Глава 14
Лебедь сидел в кресле и бесцельно глядел в стену – такую же старую, усохшую, как он сам, давно не беленную, испещренную сотнями трещин-морщинок, в бородавчатых наростах, в неряшливых пятнах. Руки его уже не дрожали, но в груди властвовал все тот же болезненно знакомый холод. Лебедь голодал уже сорок второй день. А ОН обещал явиться к Лебедю на сороковой. Увы, вместо этого звучали прежние голоса, и тень Лебедя совершенно самостоятельно расхаживала по стенам, копируя его ночные маршруты, совершенно не обращая внимания на то, что сам хозяин сидит в полной неподвижности.
– …Лично мне думается, что эта парочка объяснила практически все. Во всяком случае понятие зла у них раскрыто достаточно полно. Кстати, вы-то сами как находите Фридриха?
– Это апологетика вождизма, агрессии и воли? Ну, пожалуй… Во всяком случае его толкование разумного эгоизма впечатляет. Хотя трактовка первоинстинктов несколько прямолинейна, да и подача чересчур амбициозна. Мне, честно говоря, ближе и интереснее работы Зигмунда. Одна теория эволюционных скачков чего стоит! Полагаю, что до него об этом вообще никто не писал. Просто не догадывались.
– Да они и сейчас не догадываются. Выхватили одно-единственное либидо и носятся с ним, как с писаной торбой.
– Согласен. Могу даже кое-что процитировать. Да вот, пожалуйста: «Любая новая идеология, обретшая власть, есть всеобщее бедствие, – заметьте, – бедствие!.. Ибо вызывает войну не только с сознанием общества, но и что самое страшное – с общественным бессознательным!»
– Да-да, та самая теория скачков. Якобинцы, санкюлоты, тридцать пять тысяч гильотин…
– Между прочим, он все еще здесь.
– Еще бы! Я чувствую. И похоже, по-прежнему без изменений. Все наши беседы для него, как были, так и остаются чистейшей абракадаброй.
– Или отвлеченностью, не имеющей отношения ни к нему, ни к прочим представителям наикруглейшего.
– Что там толковать! Конкретика для них – якорь трехпалый. В покое – устойчивость, в динамике – страх. Ну, а этот в добавок ко всему еще и слаб. Мыслится мне, что он и сограждан-то своих едва ли как следует понимает…
Продолжая прислушиваться к потустороннему диалогу, Лебедь медленно поднялся. Решиться… Решиться во что бы то ни стало! Вопрос только – как? Зимой все было бы проще простого – выйти и завалиться в сугроб. Уснуть и не проснуться. А сейчас… Сейчас и ветряк-то на улице не сразу найдешь.
Стоя у распахнутых дверц шкафа, он связывал галстуки в единую бечеву. Пальцы едва слушались его. Каждый узел давался большим напряжением сил. Перетянув кисть петлей, он попытался представить на ее месте собственную исхудавшую шею. Конец бечевы упал, сунувшись кончиком в недра шкафа.
Лебедь продолжал тускло изучать сжимающую кисть петлю. Вот на это место, должно быть, придется кадык, а здесь…
Бечева дрогнула, приходя в движение, заскользила, исчезая в шкафу. Лебедь до того обессилел, что даже не сумел как следует удивиться. В голове смутно мелькнуло что-то про крысу, и тут же бечева натянулась, Лебедя качнуло к шкафу. Качнуло прилично – так, что он едва успел пригнуться, дабы не удариться головой о деревянный край. Шуршание одежды, мгла и неожиданное пространство. Бечева продолжала тянуть его, и он шел – быстрее и быстрее…
Ящик выдергивали из кирпичного крошева в несколько рук. Копать дальше уже не было ни сил, ни терпения. Жестяные бока блеснули на свету, и люди не выдержали.
Увы, это не оказалось консервированной говядиной, как думали поначалу. На полусодранных этикетках угадывалось округлое, с детства знакомое слово. Впрочем, и сгущенке бродяжки обрадовались вполне искренне. Молоко с сахаром означало не просто лакомство, оно гарантировало несколько дней жизни. Неделю назад в этих же местах им повезло значительно меньше. Они откопали целую кипу картонок с зубной пастой. То-то было разочарования. Однако и пасту растащили по домам – может быть, клюнув на яркую упаковку, рассчитывая впоследствии выменять что-нибудь из съестного.
Организатор раскопок, плечистый усач с желтой повязкой на предплечье, передвинул массивную кобуру поближе к рукам и неспешно принялся делить сгущенку. Люди сгрудились, молчаливо наблюдая за процедурой дележа. Дремать здесь не следовало, и, юркнув в проход между людьми, Паучок ерзнул пару раз острыми локотками и оказался в неожиданной близости от заветного ящика. Он даже задрожал от возбуждения. Стало вдруг страшно, что в самый последний момент что-нибудь случится, и тот же усач неожиданно объявит, что все найденное именем закона конфискуется в пользу того-то и того-то. Этого бы они не выдержали. Наверняка бы бросились на представителя власти с намерением затоптать и разорвать. Семь часов упорных раскопок лишили их силы, но не злости. Те, кто не умел драться за хлеб, давно отошли в мир иной. Уцелели зубастые и кулакастые. Паучок не мог похвастать ни тем, ни другим, но драться, уворачиваться и вовремя подхватывать кем-то оброненное он умел.
Увы, в жизни его наступила черная полоса. Лучшая из последних квартир подверглась атаке грибной плесени, один из продуктовых тайников разорили крысы, второй – предприимчивые людишки. Ко всему прочему он еще умудрился приболеть. Ничего особо опасного, но неделя постельного режима основательно подточила силы старичка. В результате, подобно многим, он вынужден был приплестись сюда, на раскопки, мысль о которых ранее казалась ему смешной и постыдной. Более того, сейчас его не смущали даже возможная очередь к продуктовым распределителям. Полоса затягивалась, и надо было как-то
