- Сперва завяжу мешок.
Завязав и уладив мешок на спине осла, горец открыл кувшин, и все увидели, что там простая вода. Впрочем, эта вода оказалась несколько солоноватой на вкус.
- Ты возишь воду, которую нельзя даже пить!
- Это вода из Каспия. Как в зеркало смотрится Дагестан в это море.
- Ну, а что в бурдючке?
- Дагестан состоит из трех частей: первая - земля, вторая -море, а третья - все остальное.
- Значит, в бурдючке у тебя все остальное?
- Да, это так.
- Ну и зачем ты возишь с собой этот груз?
- Чтобы родина всегда была со мной. Если умру в пути, могилу посыплют землей, надгробный камень омоют морской водой.
Горец взял щепотку родной земли, растер ее в пальцах и потом сполоснул пальцы водой из кувшина.
- Зачем ты так делаешь?
- Руки, которые прикасались к рукам бездельников, нужно мыть только так.
Горец отправился дальше. Он и сейчас в пути. Итак, три сокровища Дагестана: горы, море и все остальное.
И три песни у горца. И три молитвы у молящегося. И три цели у путника: богатство, слава и правда.
Мама внушала в детстве: Дагестан - это птица и три драгоценных пера у нее в крыле.
Отец говорил: из трех драгоценностей три мастера сшили наш Дагестан.
Конечно, на самом деле вещей и предметов, из которых состоит Дагестан, гораздо больше. Я убедился в этом на горьком опыте.
Лет двадцать пять тому назад мне поручили написать киносценарий о Дагестане, и я его написал. Началось обсуждение сценария. Много речей было произнесено тогда.
Одни говорили - не хватает цветов, другие говорили - не хватает пчел, третьи говорили - не хватает деревьев. Каждому чего-нибудь не хватало. То мало показано прошлое, то слабо показано настоящее. В конце концов выяснилось, что нет в сценарии ослицы с осликом, а без этого какой же Дагестан!
Если бы показать все, о чем тогда говорилось, фильм снимался бы до сих пор.
И все-таки Дагестан состоит из трех частей: горы (земля), море (Каспий) и все остальное.
Да, земля - это горы, ущелья, горные тропинки, скалы. И все же это родная земля, орошенная потом и кровью предков. Неизвестно, чего больше, пота или крови, пролилось здесь. Длинные войны, короткие стычки, кровная месть… Кинжалы у горцев висели на протяжении столетий не только ради красы.
В народной песне поется:
Там, где высеешь сах зерна,
Десяти джигитов кровь пролита.
А где высеешь кали зерна,
Тех джигитов считай до ста.
Мне отец мой писал о нашей земле:
Много мертвых тут похоронено,
Но убитых больше, чем умерших.
В учебнике географии дана короткая справка о том, что треть нашей земли занята неплодородными скалами.
Я тоже написал об этом:
Там уже поблекшие долины,
Там деревья голы, как рога,
Там высоких гор верблюжьи спины
И потоков горных берега.
Там, как волки, вгрызшиеся в стадо,
Злятся волны бешеной реки,
Там со львиной гривой водопады,
С птичьими глазами родники.
Там дорога между скал отвесных
Словно вытекает из камней.
Там из-за бугра выходит песня,
На версту опередив людей.
Утром радио сообщает, что в Хунзахе снегопад, в Ахтах идет дождь, в Дербенте цветут абрикосовые деревья, в Кумухе стоит жара.
Одновременно зима, осень, весна и лето в маленьком Дагестане. Отделяя эти 'времена года' друг от друга, стоят горы, кремнистые, тихие, громыхающие, орлиные.
Аварское слово 'меэр' имеет два значения: меэр - гора и меэр - нос.
Отец каламбурил: горы принюхиваются к миру, к каждому событию, к каждой перемене погоды.
Равнины вздыбились, чтобы видеть, кто к ним идет. Так возникли горы. Это говорил Хаджи-Мурат.
Мать шептала над колыбелью: расти большой, как гора.
Горной речки глупая вода,
Здесь без влаги трескаются скалы,
Почему же ты спешишь туда,
Где и без тебя воды немало?
Сердце, сердце, мне с тобой беда,
Что ты любящих любить не хочешь,
Почему ж ты тянешься туда,
Где с тобою мы нужны не очень?
Перевел Н. Гребнев
А еще моя мама всегда говорила, когда видела балхарцев, продающих кувшины, горшки и плошки: 'Как им не жалко было истратить столько земли? Глаза бы не глядели на тех, кто продает землю!'
Конечно, балхарцы - искусные мастера, но в горах, где так мало земли, всегда считали, что сама земля дороже, чем их кувшины.
В давние времена гонец ворвался в аул. Мужчины все находились в это время в мечети, совершали намаз. Всадник, как был в чарыках (он был чабан), вбежал в мечеть.
- Эй, глупец, вероотступник, - закричал мулла, - ты что, не знаешь, что, прежде чем войти в мечеть, надо разуться?
- На моих чарыках земля, пыль родного ущелья. Она дороже этих ковров, потому что на нее напал враг.
Горцы выбежали из мечети и повскакали на коней.
'Дальний гость дороже', - любил говорить Абуталиб. Издалека гостя приводит большая радость, большая любовь или большое горе. Равнодушный человек издалека не приедет.
Есть и обычай: если гостю понравилось что-нибудь в твоем доме и он похвалит - плачь, а дари. Говорят же, что один юноша подарил своему кунаку даже невесту, которому та приглянулась у аульского родника. Но тот юноша был горцем, должно быть, на двести процентов, он был сверхгорцем.
Нахальный гость всегда может воспользоваться нашим древним обычаем. Но и горцы стали умнее: красивые вещи убирают подальше от глаз гостей.
Так вот, давно еще приехал в аул гость из Кумуха и стал хвалить все подряд. Ему подарили все, на что позарились его глаза. Но все же, прежде чем проводить, заставили очистить сапоги от земли.
'Землю не дарят, - сказали горцы при этом, - земли нам самим не хватает. Разнесут всю землю на сапогах, на чем будем сеять хлеб?'
Один чужестранец назвал нашу землю каменным мешком.
Да, в ней маловато нежности. Не часто попадаются деревья в горах. Горы похожи на бритые головы мюридов, на покатые, гладкие плечи слонов. Мало земли для пашни, скуден и урожай, вырастающий на ней.
Говорили раньше: 'Урожая у этого бедняка не хватит, чтобы набить ноздри соседа'.
Правда, и носы у горцев выдающиеся, грандиозные носы. Неприятель издалека по храпу узнавал, что горцы спят, и по этому признаку иногда нападал врасплох.
Абуталиб сказал, увидев изъеденное оспой лицо: все зерна с поля моего отца въелись в лицо бедняги, чтобы оставить на нем свои следы.
Бедна и мала земля горцев. Об этом есть и рассказ, может быть, уже слышанный не однажды, потому что давно он гуляет по свету с одного языка на другой язык, с одной плоской крыши на другую плоскую крышу. Но не могу не рассказать его и я. Пусть ругают меня, кто слышал.
Горец решил вспахать свое поле. Оно было далековато от аула, и он отправился туда с вечера, чтобы рано на рассвете взяться за работу. Пришел горец на место, расстелил бурку и лег спать. Утром встает, надо бы пахать, а поля нет. Туда-сюда, а поля нет как нет. Аллах ли его отнял, чтобы наказать горца за грехи, сатана ли спрятал, чтобы поглумиться над честным человеком.
Делать нечего. Погоревал горец и решил идти домой. Поднял бурку с земли, и - господи! - да вот же оно, его поле, под буркой!
Расскажу и еще один случай, только уж не притчу, а быль.
Как и везде в стране, в горах стали организовывать колхозы. Много было тогда колебаний, сомнений, раздумий и разговоров. Много перерезали скота, рассуждая: лучше сами съедим, нежели отдавать непонятному колхозу. Особенно упрямились и спорили горцы в далеких горах. 'Твое - тебе, а мое - мне, что же еще вы от нас хотите: чтобы и мое было тебе?' В одном маленьком ауле побывали двести уполномоченных - и все без толку. Одни попрятались и не показывались на глаза, другие вступали в рассуждения. 'Разве мало на свете общего, - говорили они. - Небо - общее, солнце - общее, дождь, снег, весна, река, дорога, кладбище. Хватит общего. Остальное пусть будет у каждого свое'.
Когда горцам говорили, что колхозу дадут машины, они тут же качали головами, вспоминая притчу о лисе.
Бежит лиса по ущелью и видит, что на дороге валяется жирный курдюк. Подбежать бы и съесть. 'Нет, - решает лиса. - Ни с того ни с сего курдюк на дороге валяться не будет. Что-то за этим кроется'.
Говорили горцам и о том, что будут предоставлены колхозу обширные пастбища внизу, на равнине. Тут нашелся один старик, встал и заговорил, опираясь на палку.
- За все равнины мира мы не отдадим наши горные гнезда, наши жалкие клочки полей, наши кривые тропинки. Земля здесь - наша. Сотни лет мы выхаживали ее, как больного ребенка. Мы таскали ее на скалы и разравнивали там ровным слоем. Потом мы таскали воду, чтобы полить ее. Хлеб наш скуден, но каждое зернышко - бесценно. Вот почему в наших краях
