человек клянется на куске хлеба…
И все же колхоз в том упрямом ауле организовали. Каким же образом удалось убедить темных горцев?
В конце концов они узнали, что не вся земля отойдет в колхоз. Что часть земли останется в личном пользовании в виде приусадебных участков.
- Много ли? - поинтересовались упрямые горцы.
- По двадцать пять соток, согласно уставу сельхозартели.
- Что такое сотка, объясни нам.
И когда уполномоченный объяснил, все дружно заговорили:
- Э, пиши нас в колхоз, о чем разговор!
Оказалось, что поле каждого горца гораздо меньше принятой нормы приусадебного участка!
Бесценна для горцев их высокогорная каменистая земля, хоть и трудна на ней жизнь. Путники удивляются, глядя на эти террасы полей, прилепившиеся на склонах гор, а то и на скалах, на сады, выращенные среди камней, на овец, растянувшихся по тропинке над пропастью и преодолевших отвесные обрывы со сноровкой канатоходцев.
Все это необыкновенно красиво для глаз, создано, чтобы было воспето в стихах, но трудно поддается обработке и обживанию.
Однако предложите горцу переселиться на равнину, или, как теперь говорят, на плоскость, и он воспримет ваше предложение как оскорбление. Рассказывают, сын приехал из города и стал уговаривать старого отца уехать.
'Лучше бы ты живот пропорол мне кинжалом, чем терзать меня такими словами', - вот как ответил старый горец.
Проблема эта существует, и она очень сложна. Уже много лет брошен в аулы красивый лозунг: 'Выберемся из каменных мешков и поселимся на цветочных коврах'.
Этот лозунг дошел и до того упрямого аула, в который приезжали в свое время двести уполномоченных, чтобы организовать колхоз. При организации колхоза не было такого шума, как теперь, когда услышали лозунг о переселении. Каждый аулец произнес на этот счет свою фразу. Вот некоторые из них. 'Если даже цепями потащите, не пойдем на плоскость!' 'Мы как гвозди вколочены в эти скалы. Никто не имеет права вытаскивать нас из наших гнезд'. 'Разверзнутся могилы наших отцов, если мы покинем их и уйдем жить в другое место'. 'Нигде голове моей так не хорошо, как на своей подушке'. 'На родных камнях сон слаще, чем на чужих перинах'. 'А где я найду там камень, чтобы бросить в собаку?' 'Лучше в горах у дымного очага, чем внизу у хорошей печи'. 'Кто заботится о животе, пусть идет туда, кто заботится о сердце - останется здесь'. 'Мы никого не убили, ничьих домов не сожгли, за что же обрекать нас на изгнанье?' 'Машины могут работать и здесь'. 'Фонари на столбах могут висеть и здесь'. 'Телеграмма и отсюда дойдет'. 'Мы родились не для того, чтобы кормить комаров и мух'. 'Лучше дым кизяка, чем гарь бензина'. 'Горные цветы ярче'. 'Родниковая вода слаще водопроводной'. 'Никуда мы отсюда не пойдем!'
Так каждый горец ответил по-своему на лозунг: 'Выберемся из каменных мешков и поселимся на цветочных коврах'.
Еще к моему отцу приходили горцы за советом: переселяться или оставаться? Отец побоялся дать определенный совет.
'Посоветуешь им остаться, потом узнают, что внизу жить хорошо, будут меня ругать. Посоветуешь им переселиться, жизнь окажется никудышной, опять меня будут ругать'.
- Думайте сами, - сказал им тогда Гамзат Цадаса.
Времена меняются и жизнь тоже. Изменились не только головные уборы (фуражки вместо папахи), но и мысли под шапками у молодых людей. Смешиваются разные крови, разные племена и народы. Могилы наших сыновей все дальше и дальше от отцовских аулов… Камни, плиты, огромные камни, мелкие камни, округлые камни, острые камни. Чтобы вырастить на этих камнях что-нибудь, землю таскают снизу корзинами. Осенью и зимой травянистые склоны поджигали, чтобы лучше уродилась трава. Помню эти многочисленные огни в горах. Помню и праздник первой борозды. Весна. Старики кидают друг в друга комья земли.
О деятельном человеке у нас говорят: 'Немало преодолел он гор и хребтов'.
О бездеятельном утверждают: 'Он ни разу не ударил киркой о камень'.
'Чтобы тесно было колосьям на вашем поле' - самое дорогое пожелание горцев.
'Да иссохнет, омертвеет твоя земля' - самое большое проклятие.
'Клянусь этой землей' - самая крепкая клятва.
Осла, зашедшего на чужое поле, можно было безнаказанно убить. Один горец кричал: 'Если даже осел Хаджи-Мурата ступит на мою землю - все равно берегись!'
В каждом ауле были свои законы. Но всюду самым большим штрафом каралась потрава поля, потрава земли.
Да и за потраву самого Дагестана история наших гор сурово наказывала в конце концов.
Помню, мать рассказывала мне:
'Когда в горах Дагестана был разгромлен шах Ирана Надир, то, чтобы согласовать условия перемирия, для переговоров с шахом горцы послали самого уродливого, бедного и хромого старца, посадив его на такого же дряхлого мула.
- Неужели аварцы не нашли познатнее и попригляднее тебя, чтобы послать ко мне?
- Знатнее и важнее меня тысячи, - ответил старый горец, - но важные люди заняты более важными делами. Они решили, что к такому человеку, как ты, достаточно будет послать меня.
- Какого же возраста твой мул? - попытался пошутить шах.
- У шахов и мулов трудно определить возраст, - ответил горец.
- Кто ваш полководец? - спросил пришелец.
- Вот наши полководцы, - ответил спокойно старик и широким жестом указал на возвышающиеся вокруг скалы и горы, на поля и кладбища. - Это они ведут нас вперед.
- Ваши условия?
- Условие одно: землю горцев оставь горцам, а сам покажи нам свою спину, которая больше нам нравится, чем твое лицо. Шах вынужден был повернуться и уйти в свой Иран.
Его предупредили: - Оставляем тебя и войско твое в живых только для того, чтобы рассказали о нашей победе. Оставляем тебя для вести - так принято у нас говорить. В другой раз перережем всех до единого'.
В августе 1859 года на горе Гуниб имам Шамиль сошел с боевого коня и предстал перед князем Барятинским как великий пленник. Выставив левую ногу немного вперед и поставив ее на камень, а правую руку положив на рукоять сабли, бросив затуманенный взор на окрестные горы, Шамиль сказал:
- Сардар! Двадцать пять лет я воевал, отстаивая честь этих гор и этих горцев. Мои девятнадцать ран болят и не заживут никогда. Теперь я сдаюсь в плен и отдаю свою землю в ваши руки.
- Полно жалеть. Хороша твоя земля: одни скалы да камни!
- Скажи, сардар, кто же из нас был более прав в этой войне: мы ли, кто умирал за землю, считая ее прекрасной, вы ли, кто тоже умирал за нее, считая ее плохой?
Пленного Шамиля целый месяц везли в Петербург.
В Петербурге император его спросил:
- Как показалась тебе дорога?
- Большая страна. Очень большая страна.
- Скажи, имам, когда б ты знал, что государство мое так велико и могуче, воевал бы ты против него так долго или благоразумно и вовремя сложил бы оружие?
- Вы же воевали с нами так долго, зная, что у нас маленькая и слабая страна!
У моего отца хранилось одно письмо Шамиля, вернее, его прощание. Вот оно:
'Мои горцы! Любите свои голые, дикие скалы. Мало добра они принесли вам, но без этих скал ваша земля не будет похожа на вашу землю, а без земли нет свободы бедным горцам. Бейтесь за них, берегите их. Пусть звон ваших сабель усладит мой могильный сон'.
Шамиль не раз слышал звон и стук горских сабель, хотя дрались горцы уже за другое дело. Шире стала теперь родина дагестанцев. Могилы их разбросаны в далеких полях Украины, Белоруссии, Подмосковья, Венгрии, Польши, Чехословакии, на Карпатах и на Балканах, а также и под Берлином.
- Из-за чего дрались раньше люди одного аула?
- Из-за пяди земли между полями двух горцев, из-за маленького откоса, из-за камня.
- Из-за чего дрались раньше люди двух соседних аулов?
- Из-за пяди земли между полями аулов.
- Из-за чего воевал Дагестан с другими народами?
- Из-за пяди земли на границах самого Дагестана.
- Из-за чего потом воевал Дагестан?
- Из-за пяди земли на границах великой Страны Советов.
- За что теперь борется Дагестан?
- За мир во всем мире.
Вместе с Шамилем были пленены и два его сына. Судьбы их сложились по-разному. Младший сын, Магомед-Шафы, сделался царским генералом. Старший же, Гази-Магомед, оказался в Турции.
Однажды ко мне пришла пожилая женщина, одетая в турецкий наряд. Грузинка, она еще в молодости вышла замуж за турка и сорок лет прожила в Стамбуле. Потом муж умер, а женщина, оставшись одинокой, вернулась в Грузию. И вот она пришла ко мне. Причина ее прихода следующая: живя в Стамбуле, она, оказывается, дружила с потомками Шамиля по линии самого младшего сына.
- Как они живут? - спросил я.
- Плохо.
- Отчего?
- Оттого, что у них нет Дагестана. Если бы вы знали, как они там скучают! Иногда их обижают чиновники, грозясь отобрать ту землю, которой они владеют. 'Отбирайте, - говорят потомки имама. - Дагестана у нас все равно нет, а другая земля нам недорога'. Узнав, что возвращаюсь на родину, - продолжала грузинка, - они попросили меня навестить Дагестан, побывать в родном ауле Шамиля, в горах, где он воевал, а также найти вас. Они дали мне этот платок, чтобы вы завернули в него немного дагестанской земли и послали им.
Я развернул платок. На нем арабской вязью было вышито -'Шамиль'.
Рассказ грузинки меня растрогал. Я пообещал послать землю. Об этом я советовался со многими стариками.
- Стоит ли посылать людям, живущим на чужбине, нашу землю?
- Другим бы не надо было посылать, но потомкам Шамиля пошли, ответили старики.
Один старик принес мне горсть земли из аула Шамиля, и мы завернули ее в именной платок. Старик сказал:
- Пошли им нашу землю, но скажи, что каждая крупица ее бесценна. Напиши им также, что жизнь на этой земле теперь изменилась, настали новые времена. Обо всем напиши, пусть знают.
Но писать мне не пришлось. Вскоре я сам поехал в Турцию. Захватил с собой и драгоценный подарок.
