повинною, кн. Василий Долгорукий обнаружил себя великим артистом истребления. Петр был вполне прав, когда писал Меньшикову: «командира над всеми тамошними войска учинил я майора нашего г. Долгорукого (понеже иного достойного на то дело не нашел)».[52] «Достойного» человека, действительно, было мудрено найти, потому что все таковые были заняты, хотя по прежним деяниям Борис Шереметьев был тоже не менее пригоден для такого дела, как усмирение бунтовщиков и воров.
Царь намеренно, конечно, вручил командование над войсками, посланными на усмирение бунта, брату убитого кн. Долгорукого! Сверх обычной жестокости царских полководцев, майор Долгорукий из мести за брата должен был ознаменовать свой поход исключительными ужасами. И они, действительно, показал себя великим артистом истребления.
Князь Василий Долгорукий, тотчас по получении предписания, обрадовал сердце великого государя таким письмом:
«Я поехал к Москве сего же апреля 21 дня на почте, а как возможно буду убираться, чтоб мне немедленно ехать и мешкать на Москве не буду, и которое, государь, указали мне определено дело, надлежит мне немедленно, прося у Бога милости, как возможно скорее тушить, чтобы тот проклятый огонь больше не разгорался. В письме, государь, написано ко мне, чтобы мне выписать из книг Юрия Алексеевича: и мне, государь, и без книг памятно. (В цедулке, государь, ко мне написано, что) ваше величество опасается, чтоб я Булавину, за его ко мне дружбу, поноровки какой не учинил; истинно, государь, доношу: сколько возможно за его к себе дружбу платить ему буду».[53]
Переписка между государем, майором Долгоруким и Азовским губернатором Толстым велась по особой, секретной азбуке, секрет которой известен был лишь этим трем лицам».[54]
Однако майор Долгорукий, на первых порах, т. е. когда бунт был в полной силе, действовал очень медленно и нерешительно, чем возбудил вел. неудовольствие государя. Он целые три недели полз из Невли в Воронеж, протянул самое дорогое время в Москве, а между тем Кондратий Булавин подвигался к Черкаску. Петр больше всего опасался взятия Черкаска, из которого было рукой подать до Азова и Таганрога. Получая от Толстого тревожные вести о движении мятежного казачьего войска, Петр 27го апреля отправил из Петербурга второе письмо к Долгорукому:
«Господин майор!
Я без сомнения чаю, что вы уже указ о езде своей против воров получили; ныне же паки подтверждаю, чтоб немедленно вы по тому указу поход свой восприяли и спешили как возможно; понеже как Мы слышим, что оные воры собираются на усть Хопра, и хотят итти в Черкаский, чтоб возмутить Донскими Казаками, чего ради наипаче поспешить надобно, и сей их вымысел пресечь и идти туда, хотя и до Азова, дабы, ежели то правда, но точно для укрепления казаков, но паче оно иметь о Азове, дабы и там чего ж учинили, а что будет чиниться, давай нам знать немедленно, и хотя с Москвы не все с тобою могут поспеть, то хотя с половиною и поменьше вам надлежит идти, а достальных пеших водою с Воронежа приказать за собою отправить».[55]
Для ограждения Азова Петр двинул из Киева Смоленский полк[56] и 9го мая, отправляя к губернатору Ивану Андреевичу Толстому поручика Пискарского, писал с ним о своих опасениях за Азов так:
«Господин губернатор!
Понеже вы уже известны о умножении вора Булавина, и что оный идет в низ; того ради для лучшего опасения сих нужных мест, послали мы к вам полк Смоленский из Киева, и велели ему на оных иттить, а сего поручика нашего Господина Пискарского послали к вам, дабы увидать подлинно о вашем состоянии, и нет ли какой блатни у вас меж солдат. Также (от чего Боже сохрани) ежели Черкаск не удержится; имеешь-ли надежду на своих солдат, о чем о всем том немедленно таки чрез сего посланного, с которым послана к вам цифирь для корреспонденции к нам. Также другой ключ для корреспонденции с Господином майором (гвардии Долгоруким), который послан на тех воров с воинскими людьми, прочее показано оному посыльному словесно».[57]
Письмо было писано из Петербурга, и до Петра не успело еще дойти известие и взятии Булавиным Черкаска, чего он так сильно опасался. Царь понуждал его письмами скорее спешить в Воронеж и оттуда к Черкаску для охраны Азова и Таганрога. 1го же мая он писал князю Долгорукому:
«Господин Майор!
О воре Булавине имеем ведомости, что оный конечно идет в Черкаский, того дня как можно поспешай по первому от нас посланному к вам указу на Воронеж или куда позовет случай, и отсель до Черкаского и далее, и смотри неусыпно, чтобы под Азовом и Таганрогом оный вор чего не учинил прежде вашего прихода; того для заранее дай знать в Азов к Господину Толстому, для эха или голосу тамошнему народу, что ты идешь туда с немалыми людьми. Также дай слух, что и я буду туда, дабы какого зла не учинили тайно оные воры в Азове и в Троицком. Еще вам зело надлежит в осмотрении иметь и с теми, которые к воровству Булавина не пристали, или хотя и пристали, да повинную принесли, да повинную принесли, чтоб с оными зело ласково поступать, дабы, как есть простой народ, они того не поняли, что ты станешь мстить смерть брата своего, что уже и ныне не без молвы меж них, чтобы тем пущего чего не учинить. Тако ж надлежит пред приходом вашим к ним увещательные письма послать, и которые послушают, тако ж ласково с оными поступать, а кои в своей [нерзб] пребудут, чинить по достоинству. Тако ж в Азов, для всякие осторожности, послали Мы полк из Киева с Андреем Ушаковым. Вчерашнего числа отправлен от нас в Азов к Господину Толстому с нужными письмами поручик Пискарский, которому тако ж и словесно приказано, дабы Господин Толстой непрестанно с вами списывался о тамошних делах, чего для послан к нему особливый ключ, которым с вами переписываться, таков же и к вам при сем послан. Тако ж и сие напоминаю вам, что хотя вы с вышереченным Толстым имеете некоторую противность, однако для сея причины надлежит оное оставить, дабы в деле политики не было».[58]
Забота об Азове и Таганроге, что Булавин по взятии Черкаска, подступит и к этим городам, настолько безпокоило Петра, что он думал даже сам поехать на Дон; он спешно усилил Таганрог войсками и писал 27го мая Меньшикову:
«Понеже воровство Булавина отчасу множится, и ежели Черкаский не удержится, то оные воры пойдут к Азову и Таганрогу (которые места да спасет Господь Бог слез ради бедных христиан!), и хотя Бог соблюдет их от внутренного замешания, однакож воры все дороги займут и водяной ход, тогда зело будет трудны и отчаянны оные места: чего ради объявляю, что необходимая нужда мне будет на Дон ехать, дабы сей огнь (ежели до сего не истребится) с помощью Божиею конечно истребить и себя от таких огласок вольными в сей войне сочинить».[59]
Неделею раньше, Петр был порадован известием о победе, одержанной его войсками за Битюгом над отрядом мятежниками, которым предводительствовал один из товарищей Булавина Лучко Хохлач. Перед битвой между отрядом Хохлача Булавинцы пытались войти с царскими войсками два часа шли переговоры и пререкания:
«Идете вы к нам в Донские городки для разорения, — говорили мятежники: — за что вам разорять? Нам до вас дела нет, ни до бояр, ни до солдат, ни до драгун; мы стоим за веру христианскую, нам только дело до Немец и до прибыльщиков и до неправых судей».[60]
