— Да, — кивнул Бедн, повернувшись к Симони. — Теперь я точно уверился, что Ворбис — это зло. Он сжег мой город. Цортцы иногда тоже так поступали, а мы в ответ сжигали их города. Это была самая обычная война. Часть истории. Он врет, обманывает, рвется к власти и делает это только ради себя. Но так поступают многие. А в Ворбисе… Знаешь, что в нем самое страшное?
— Конечно, — ответил Симони. — Это то, что он делает с…
— Самое страшное — это то, что он делает с
— Как это?
— Он превращает других людей в свои копии.
Симони сжал его руку словно тисками.
— Ты говоришь, что
— Ты как-то сказал, что с готовностью убьешь его, — напомнил Бедн. — А теперь ты даже стал думать, как он…
— Значит, штурм, говоришь? — хмыкнул Симони. — Ну, на нашей стороне человек четыреста. Итак, я подаю знак, и несколько сотен атакуют несколько тысяч? Он умрет, умрет в любом случае, и мы тоже умрем! Но ради чего?
Лицо Бедна посерело от ужаса.
— И ты не знаешь?!
На них уже стали коситься.
— Ты действительно не знаешь?! — воскликнул он.
Небо было голубым. Солнце еще недостаточно поднялось, чтобы превратить небеса в привычную для Омнии медную чашу.
Брута повернул голову в сторону небесного светила. Оно парило над горизонтом, но, если верить теории Дидактилоса касательно скорости света, на самом деле оно уже клонилось к закату.
На солнце наползла круглая голова Ворбиса.
— Что, жарковато, а, Брута? — поинтересовался он.
— Тепло.
— Скоро будет еще теплее.
В толпе возникли какие-то беспорядки. Раздались крики. Ворбис не обратил на них внимания.
— Ты ничего не хочешь сказать? — спросил он. — Неужели ты даже не способен кинуть мне в лицо какое-нибудь проклятие?
— Ты никогда не слышал Ома, — прошептал Брута. — И никогда не верил. Ты никогда, никогда не слышал его голоса. Это было обычное эхо, гуляющее в твоей голове.
— Правда? Но я — сенобиарх, а ты будешь сожжен за предательство и ересь. Ну и что, помог тебе твой Ом?
— Справедливость восторжествует, — сказал Брута. — Если нет справедливости, значит, нет ничего.
Он вдруг услышал слабый голосок — слишком слабый, чтобы можно было разобрать слова.
— Справедливость? — переспросил Ворбис. Мысль о справедливости, казалось, привела его в бешенство. Он повернулся к толпе епископов. — Вы его слышали? Он говорит, что справедливость восторжествует! Но Ом уже вынес решение! Через меня! Вот она, справедливость!
На солнце появилась точка, которая становилась все больше, быстро приближаясь к Цитадели. «Левее, левее, выше, выше, левее, правее, немного левее…» — приказывал чей-то голосок. Металл под Брутой становился все горячее.
— Он идет, — промолвил Брута.
Ворбис махнул рукой в сторону величественного фасада храма.
— Вот это построили люди, — сказал он. — Мы его построили. А что сделал Ом? Идет, говоришь? Пусть приходит! Пускай рассудит нас!
— Он идет, — повторил Брута. — Бог идет.
Люди со страхом посмотрели вверх. На какой-то краткий миг весь мир затаил дыхание и стал ждать, несмотря на весь накопленный опыт, какого-нибудь чуда.
«Чуть левее и выше, на счет три. Раз, два, ТРИ…»
— Ворбис, — прохрипел Брута.
— Что? — рявкнул дьякон.
— Сейчас ты умрешь.
Это было сказано шепотом, но слова отразились от бронзовых дверей и разнеслись по всему Месту Сетований…
Люди взволновались, сами не зная почему.
Орел пронесся над площадью так низко, что кое-кто вынужден был пригнуться. Затем птица скользнула над крышей храма и улетела в сторону гор. Люди успокоились. Это был всего лишь орел. Хотя на мгновение, всего на одно мгновение всем показалось…
Никто и не заметил падающее на землю крошечное пятнышко.
Чем верить в каких-то богов, лучше верьте в черепах. Они куда реальнее.
Свист ветра в сознании Бруты, и голос…
— вотгадствогадствогадоствопомогитенетнеттольконеэтонетнетгадствоНЕТНЕТААА…
Даже Ворбис затаил дыхание. На секунду, когда он увидел орла, ему было показалось, но нет…
Он поднял руки и блаженно улыбнулся небу.
— Мне очень жаль… — сказал Брута.
Один или двое человек, внимательно наблюдавших за Ворбисом, потом рассказывали, что времени хватило ровно на то, чтобы изменилось выражение его лица, прежде чем два фунта черепахи, несущейся со скоростью три метра в секунду, ударили его точно промеж глаз.
Это было настоящее откровение.
И оно не прошло бесследно для собравшихся на площади людей. Для начала, они тут же всем сердцем уверовали.
Брута услышал топот ног по лестнице, почувствовал, как чьи-то руки рвут цепи.
А потом услышал голос:
Великий Бог воспарил над Великим Храмом, разрастаясь и меняя форму, — это вера тысяч и тысяч людей мощным потоком хлынула в него. Появлялись люди с орлиными головами, быки с золотыми рогами, но все они переплетались друг с другом и тут же сгорали.
Четыре молнии ударили из облака и разорвали оковы Бруты.
Голос богоявления отразился от далеких гор и вернулся мощным эхом.
Облако тем временем превратилось в сверкающую золотую фигуру высотой с храм. Затем фигура начала наклоняться, пока лицо ее не оказалось всего в футе от Бруты, и прошептала так, что шепот громом разнесся по всей площади.
Еще одна молния ударила в двери Великого Храма. Они с треском захлопнулись, а потом раскаленная добела бронза расплавилась и потекла вниз, стирая вековые заповеди.
Брута с трудом поднялся. С одной стороны его поддерживал Бедн, а с другой — Симони.
— М-м? — неуверенно произнес он.
— По-моему, заповеди должен даровать именно ты, — произнес Брута. — Я даже придумать ничего не могу…
Мир, затаив дыхание, ждал.
