парашюты казались золотистыми, а сама вышка синей и легкой.
Парашюты периодически опускались, и под ними покачивались темные фигурки, четкие, точно нарисованные углем на чистом холсте светло-голубого неба.
Степану Степановичу вспомнилось, как он впервые прыгал с парашютом и со страху дернул за кольцо раньше положенного счета, и чуть было не зацепился стропами за хвост 'У-2'.
'Когда ж это было? Перед Отечественной. Почти двадцать пять лет назад'. Он удивился, что время пролетело так быстро, наверное потому, что не думал о нем, думал о делах, о службе.
'Когда начинаешь вспоминать, замечать время-это уже сигнал, это уже звоночек...'
- Чапай думает,-раздался густой бас.-Не помешаю?
Перед ним стоял Куницын.
- Пристраивайся.
Куницын сел, широко расставив ноги, хлопнул себя по коленям.
- Наблюдаю,-объяснил Степан Степанович, упреждая ожидаемый вопрос, и указал на парашютную вышку.
- У тебя сколько за плечами? - спросил Куницын.
- Десять прыжков.
- А у меня дюжина. - Куницын засмеялся, словно закашлял, потом оборвал смех, добавил уже спокойно и мечтательно: - Пока над тобой не раскроется, не тряхнет, впечатление такое, будто душа с телом расстается.
А как раскроется-душа на место заползает и орать на весь мир охота: мол, снова жив и ногами болтаю.
- Похоже, - согласился Степан Степанович.
Они замолчали, оба думая об одном и том же: о том, что все это было, но прошло и уже никогда не повторится.
- Легендарные факты вычитал, - первым прервал молчание Куницын. - Для тебя специально.
Он полез в карман, достал потертую записную книжку с загнутым углом.
- Записал даже.
- Докладывай.
Куницын раскрыл книжку, но продолжал, не заглядывая в нее:
- Оказывается, во многих странах опыты проводили относительно работоспособности пожилых и стариков.
Любопытные данные. В Англии, например, обследовали четыреста предприятии и установили, что производительность труда пожилых рабочих в основном та же, что и у молодых. В Америке... Что же в Америке? - Он полистал книжку и нашел нужную запись: -Ага, вот. В Америке обследовали свыше пяти тысяч рабочих разного возраста. Работоспособность 35-44-летних брали за 100. И получилось: у 45-54- летних этот коэффициент равен 101,1, у 55-64-летних - 98,6, от 65 лет и старше101,2. Каково?
- Убедительные факты, - сказал Степан Степанович. - Только чего это ты вдруг?
Куницын покачал головой, глядя на носки своих ботинок, вновь схватился за книжку.
- Вот еще факты. Академик Гамалея жил до 90 лет и трудился. Также до 90 лет не бросал работы академик Зелинский. Великий английский писатель Бернард'Шоу творил до 94 лет. Основатель агробиологии академик Виноградский умер в возрасте 97 лет и почти до последних дней интересовался жизнью и работой. А композитор Верди создал своего неповторимого 'Фальстафа' в возрасте 80 лет. А вот еще один весьма знаменательный факт. Азербайджанский колхозник Махмуд Айвезов прожил 152 года и до последних дней трудился. Трудовой стаж этого человека )33 года. Айвезов этот никогда не болел, купался в родниковой воде, спал под открытым небом.
- Природа-она из всех врачей врач,-подтвердил Степан Степанович.
- Еще могу весьма мудрую цитату подбросить,- продолжал Куницын, явно довольный произведенным эффектом. - Это слова Джона Беллерса, и приведены они в 'Капитале' у Маркса. Вот эта цитата: 'Труд подливает масло в лампу жизни, а мысль зажигает ее'.
- Труд подливает масло в лампу жизни... - медленно, с восхищением повторил Степан Степанович.- Здорово сказано!
Куницын взъерошил усы, помедлил и произнес неожиданно:
- А не уйти ли тебе с завода, Степан Степанович?
Переход был настолько резким, предложение настолько нелепым, что Степан Степанович не воспринял его всерьез.
- А не сбрить ли-тебе усы; Платон Матвеевич?- спросил он с усмешкой.
- Я не шучу,-пробасил Куницын.-Я от чистого сердца.
Степан Степанович догадался: товарищу известна история с реостатными рамами.
'Работает сарафанное радио. Наверное, накрутили вокруг этого случая, раздули из мухи слона'.
- Ты, собственно, о чем? - спросил Степан Степанович.
- Брось прикидываться, - отмахнулся Куницын. - Весь завод знает.
- Кроме меня...
- Ляпы делаешь... Не прижился...
- Ну и что? Бывало и похуже.
- Тогда война шла. И вообще, армия, служба - это совсем другое.
- Армия - другое, - подтвердил Степан Степанович. - Я - тот же.
- Ты, может быть, и тот же,-согласился Куницын, - но жизнь другая. Все изменилось - техника, организация, люди. И выходит, ты отстал.
- Кое в чем - да. Но не это главное. - Степан Степанович помедлил, решая-говорить ли ему до конца?
Но на душе было так тяжко, что он пооткровенничал:- Главное, что я не могу еще места своего найти, не привыкну к обстановке. Сделаю из хороших побуждений, а выходит не то. Вот поменялся с одним деталямибригаду подвел, а они... молодняк какой! Меня же...
Мою же работу...
- Вот видишь,-обрадовался Куницын.
- Вижу,-подтвердил Степан Степанович, но, уловив непонятную радость в голосе Куницына, тут же возразил: - Перемелется.
- Зачем это тебе нужно? Попробовал, убедился, увидел - не идет, так поступи мудро. Ты ж военный человек. Измени тактику. Отступи вовремя.
- Не привык. Уж извини, Платон Матвеевич, отступать не привык.
Куницын хлопнул себя по толстым ляжкам и начал растирать их, точно у него вдруг занемели ноги.
- Ты многого еще не знаешь.
- Чего ж это я не знаю?
- Одним словом... Я от чистого сердца.
- Нет, ты не уползай...
- Чего ты добьешься? - вместо ответа повторил Куницын. - И вообще.., Ну скажи, кто тебя осудит, если ты уйдешь с завода?
- Я. Я себе судья. Совесть меня осудит.
Куницын продолжал настаивать на своем:
- На Украине кажут: упэртый. Вот ты и есть 'упэртый'. При чем тут совесть? И. почему бессовестно, если, скажем, ты перейдешь с одного завода на другой? Те* перь у тебя есть некоторый опыт. Учтешь ошибки. Тебя никто не осудит, честное слово.
Степан Степанович посмотрел на него пристально, пожал плечами.
- Или ты не понимаешь, Платон Матвеевич, или еще что? Серьезно там ко мне относятся или не серьезно, я не разбирался. Но сам я стараюсь, и на меня люди смотрят.
- По-моему, ты преувеличиваешь, - не отступал Куницын. - Обходились там без тебя и дальше прекрасно обойдутся.
- Без меня -да, но я без завода не обойдусь. Теперь тем более... Теперь я вроде в большом долгу...
