своим удачным рисунком сам себя выдал. Так правильно и хорошо неспособный не нарисует.
- А теперь смотрите, - строго сказал Георгий Фадеевкч и кивнул Сене Огаркову.
Тот поднялся, достал завернутые в газету кондуктор, медную шину, сверло, развернул и принялся объяснять и показывать, каким образом, при каких обстоятельствах может получиться перекос. И оттого, что это разбирал Сеня Огарков, почти их сверстник, объяснения звучали особенно убедительно.
Сеня разобрал несколько вариантов. Ему задавали вопросы, уточняли детали, просили еще раз показать, как может лежать пластина и под каким углом может идти сверло.
Начальник цеха взглянул на часы.
- Все ясно?-спросил Георгий Фадеевич, заметив этот жест.
- Ясно,-подтвердили рабочие.
И опять они больше ничего не сказали, только так посмотрели на учеников, что тем стало не по себе: их уличили, но им дают возможность исправиться.
- Надеюсь, вы все поняли?-спросил Георгий Фадеевич.
- Неспособные мы,-упрямо повторил Колька.
Журка видел, что он смущен и с трудом переламывает себя, но все-таки стоит на своем, баран упрямый.
Начальник цеха скосил на Кольку глаза, подозвал отца и что-то негромко сказал ему. Что именно, Журка не расслышал.
* * *
В горкоме партии прошло деловое совещание, имеющее прямое отношение к Степану Степановичу Стрелкову.
После совещания Скоков попросил Полянцева остаться. Они подошли к раскрытому окну и несколько минут молча разглядывали перспективу проспекта.
- Ты заметил, люди стали ярче одеваться? - спросил Скоков.
Полянцев посмотрел вниз, увидел девушку в зеленом платье.
- Помню, я возвращался из Швеции и обратил на это внимание. - Скоков круто повернулся и неожиданно спросил: - А сколько стоит копейка?
Полянцев не удивился ни вопросу, ни переходу. Он знал Скокова более двадцати лет, привык к подобным перескокам.
- А ты нарочно подкинул этого полковника?
- Просто так получилось.
- Все совещание повернул... И что же все-таки главное в этой проблеме?
- Человек.
- Общо.
- Зато правильно.
Скоков не ответил, вновь посмотрел на улицу.
- Ходят. Тысячи людей, и ни один не догадывается, о чем мы сейчас думаем. Им не до проблем, не до экономики. Хотя эта экономика их и одевает, и обувает, и кормит. Наверняка думают: сидят тут чиновники, телефонами обставились.
- Как раз и о деле думают,-возразил Полянцев.- У нас народ, особенно теперь, думающий. Это я тоже после заграничной поездки заметил.
- А ты когда-нибудь задумывался, что означает единица? - прервал Скоков. - Одна копейка. Одна минута.
Одно сверло. Один человек. Великое понятие! Основа основ. Ты говоришь, что за границей рабочие не задумываются над общими проблемами. Так там хозяин за всех думает. А у нас все хозяева. По идее. Нужно довести каждого до уровня хозяина.
- В том-то и суть, - согласился Полянцев.
- Суть, - с усмешкой повторил Скоков. - Как это сделать - вот в чем суть. Мы тратим миллионы на строительство, новую технику, станки. И не всегда получаем должный эффект. А тут... Никаких миллионов, только добиться, чтобы каждый работал как для себя, думал, искал, экономил. Кто подсчитает, сколько, какая выгода от этого?
- Сосчитать невозможно.
- То-то. Это может нарастать бесконечно, по прогрессии. И прогрессивка, конечно,-Скоков усмехнулся. -А что ты думаешь делать с этим полковником? Наш комсомол прав. Для молодежи он находка.
- Не только.
- Но для молодежи особенно. Какая у вас отдача? - спросил Скоков. Сколько школьников, проходивших практику на заводах вашего района, остались, вернее, пришли работать?
- Точного процента не знаю, - ответил Полянцев. - Думаю, три, ну пять, не больше.
- Меньше. Вообще, эта политехнизация не дала ожидаемых результатов. В рабочие все равно не идут. Как ты думаешь, почему?
- Причин много,-сказал Полянцев.-Мы с пеленок внушали им: 'Все дороги открыты. Нам было плохо, так хоть вы...' Мы создали им иллюзию легкой жизни.
А на самом деле никаких иллюзий нет. Есть труд, трудности, борьба. Столкнутся с жизнью такие вот зеленые, морально неподготовленные, и начинается нытье, разочарование, спад.
Скоков постучал пальцами по стеклу, посмотрел на Полянцева с грустинкой. Полянцев понял: наболело у него на душе, думал он над этими вопросами и спрашивает лишь для того, чтобы проверить, так ли он думает.
- А все-таки не в этом главное, - произнес Скоков раздумчиво. - Не в этом. Наши социологи провели интересную работу. Они спрашивали у молодежи, у выпускников, кем они хотят стать и почему? А через год-полтора: 'Кем стали? Довольны ли?' Так вот, по их данным - а я лично присоединяюсь к этому-молодежь хочет быть научными работниками, физиками...
- Но не лириками?
- И лириками, но не рабочими... И вот почему. Заметь, какие формулировки: 'Мало элементов творчества', 'Нет возможности роста'. А потом уже деньги, заработок, общественный престиж и так далее. Каково?
- Это отрадно, - сказал Полянцев. - Но почему же все-таки не идут в рабочие?
- Причин, по-моему, две. Во всяком случае, я пока что нашел две причины. Первая. Наша школа призвана учить и воспитывать молодое поколение. С задачей обучения она справляется удовлетворительно, с задачей воспитания - слабо. Вообще слабо, а с воспитанием любви к рабочим профессиям - неудовлетворительно.
На уроках, на внеклассных занятиях говорится преимущественно о достижениях нашей науки и техники. И это ставится во главу угла. Слов нет. Достижения науки и техники велики и прекрасны, и о них стоит говорить, ими стоит гордиться. Но все они невозможны без помощи рабочего класса, без умелых рук. Ученые всегда и всюду заявляют об этом, они-то ценят рабочий класс. А вот школа молчит, не говорит о заслугах рабочего класса.
Там даже кружки организуют физический, химический, авиамодельный и прочие. И нет кружка слесарного, токарного.
- Неужели в кружках дело?-уловив паузу, спросил Полянцев.
- А тут еще вся наша пропаганда, - не обратив внимания на вопрос, продолжал Скоков, - всячески поднимает ученых, и только ученых, либо артистов, врачей, учителей, то есть не рабочий класс. В результате наши дети с малых лет слышат, читают, смотрят достижения ученых, их прекрасный труд, и у них, естественно, появляется тяга и любовь к науке, к чистым профессиям. Одним словом, морально они не подготавливаются к работе на заводе. Понятие 'рабочий класс' потеряло для них романтику и поэзию. А второе...
- Пожалуй, согласен.
- А второе,-продолжал Скоков,-практическая сторона. Школьники идут на заводы и фабрики, там проходят практику (точнее надо бы сказать: отбывают).
И, увьт, чаще всего, кроме разочарования, ничего не выносят они с этой практики. Я беседовал с десятками людей, с юношами и девушками, девяносто девять из ста заявляли: 'Ни за что. Куда угодно,
