Восточной Европе. В Польше, Румынии, Чехословакии, Венгрии, Австрии, Югославии и Болгарии будут правительства, одобренные Россией. В какой-то мере они будут «марионеточными», но эти государства не войдут в состав Советского Союза».
Напомним, что 24 мая, после Парада Победы, Сталин провел в Георгиевском зале Кремля прием в честь военачальников Красной Армии. Через день он принял Гарри Гопкинса, бывшего советника и специального помощника президента США Рузвельта. Хотя к этому времени больной и стареющий Гопкинс уже оставил государственную службу, он с готовностью откликнулся на предложение Трумэна посетить Москву — теперь уже как доверенное лицо нового американского президента.
Послевоенная жизнь волновала всех. Как рядовых граждан, так и лидеров государств. Отвечая на сообщение своего министра иностранных дел Идена о результатах конференции в Сан-Франциско, премьер Великобритании Черчилль пояснял: «Добиваясь… прочной дружбы с русским народом, я вместе с тем уверен, что она может основываться
Как бы ни оценивать эту инструкцию, она была провокаторской. Но говорить и действовать на языке силы со Сталиным было бесполезно. Впрочем, дальнейшее развитие истории наглядно продемонстрировало, что говорить языком силы с державой, созданной великим Сталиным, тоже было бессмысленно. Ее можно было поставить на колени, только взорвав изнутри, внедрив в общество иную форму коллаборационизма[10] — диссидентство. Но это другая история.
Первая встреча Сталина и Молотова с американскими представителями началась в 8 часов вечера 26 мая. Кроме Гопкинса, присутствовали посол США Аверелл Гарриман и помощник госсекретаря Болен.
Высоко ценивший Гарри Гопкинса, проявившего реализм и желание помочь Советскому Союзу в трудные дни 1941 года, Вождь принял представителя президента тепло. Собеседники вспомнили свои встречи во время войны и отметили заслуги Рузвельта, к которому оба относились с уважением.
По ходу разговора Гопкинс сообщил Сталину, что в Контрольном Совете по Германии Америку будет представлять генерал Эйзенхауэр. Сталин отреагировал сразу, сообщив, что представлять советскую сторону будет маршал Жуков. И добавил:
— Об этом назначении будет объявлено в ближайшее время.
С американцами Сталин был откровенен, но дипломатичен. В беседе 27 мая он подчеркнул, что во взаимоотношениях с США «он не будет пытаться использовать советское общественное мнение в качестве ширмы, а скажет о тех настроениях, которые создались в советских правительственных кругах в результате недавних действий Соединенных Штатов».
Речь шла о том, что еще 8 мая, в день капитуляции Германии, Трумэн подписал приказ о прекращении поставок в Советский Союз по ленд-лизу. Этот почти демонстративный акт президент совершил без предупреждений и каких-либо объяснений советской стороне.
Сталин отметил, что «в этих кругах испытывают определенную тревогу по поводу позиции, занятой правительством Соединенных Штатов. По мнению этих кругов, в отношении Америки к Советскому Союзу наступило заметное охлаждение, как только стало ясно, что Германия потерпела поражение, и дело выглядит так, будто бы американцы теперь говорят, что русские больше не нужны».
Конечно, он умышленно обобщал, упоминая о советских «правительственных кругах». Возможно, до него дошла информация, что в своем кругу Трумэн заявил: «Русские скоро будут поставлены на место, и тогда США возьмут на себя руководство развитием мира по пути, по которому следует идти».
Комментируя жест президента, Сталин определенно заявил Гопкинсу, что «полностью признает право Соединенных Штатов сократить поставки по ленд-лизу Советскому Союзу при нынешних условиях, поскольку обязательства в этом отношении были взяты (американцами) добровольно. Соединенные Штаты вполне могли бы начать сокращать поставки еще два месяца назад…»
При этом он выразил удивление, что, «несмотря на то, что в конечном счете это было соглашение между двумя правительствами, действие его было прекращено оскорбительным и неожиданным образом».
Сталин обдуманно и настойчиво прокладывал пути сближения с Америкой. Он никогда не забывал эту задачу. Он постоянно держал ее в поле своего зрения, и совместное участие в борьбе против фашизма подтвердило целесообразность такой коалиции. Однако он никогда не поступался интересами своего государства.
Когда Гопкинс затронул вопрос о разделе германского флота, Сталин четко обозначил свою позицию:
— Как нам известно, некоторые соединения германской армии, сражавшиеся против русских, стремились капитулировать перед западными союзниками. Что касается германского флота, он тоже капитулировал, и весь остался в ваших сферах оккупации. Ни один корабль не передан русским. Я послал президенту и премьер-министру телеграммы, чтобы по меньшей мере одна треть германских кораблей и торговых судов была передана Советскому Союзу. Остальная часть может быть использована Великобританией и Соединенными Штатами по их усмотрению.
Если учесть, что мы имеем право на часть итальянского флота, то тем большее право Советской страны на германский флот. Мы имеем определенную информацию, дающую основания полагать, что США и Англия намерены отклонить просьбу Советского Союза; я должен сказать, если эта информация окажется верной, то это будет крайне неприятно.
Однако Гопкинс возразил в отношении подобных намерений и заверил:
— Я уже говорил по этому поводу с адмиралом Кингом и могу заявить, что Соединенные Штаты не имеют никакого намерения задержать какую-либо часть германского флота, а хотят лишь осмотреть эти суда с точки зрения новых изобретений и технических усовершенствований.
После этого мы готовы потопить ту часть, которая будет передана нам, они нам не нужны. Я считаю и согласен с вами — германский флот должен быть разделен между союзниками.
Кроме ленд-лиза, предметом длительной дискуссии на встрече стала судьба Польши. Для западных союзников, стремящихся превратить ее в «санитарный кордон» от коммунизма, было важно внедрить в страну эмигрантское правительство Миколайчика.
На третьей встрече обсуждался вопрос о начале военных действий Советского Союза против Японии. Оговорив необходимость обсуждения этой темы с Китаем, Сталин пообещал, что советские войска начнут боевые действия в августе. В заключительной беседе зашел разговор о месте очередной встречи глав союзных держав. Гопкинс напомнил, что по возвращении с Ялтинской конференции Рузвельт полагал, что следующая встреча произойдет в Берлине, и это будет символично для победы, которую одержат союзники.
— Я помню, — поддержал эту мысль Сталин, — мы даже подняли тост за следующую встречу в Берлине.
То, что Советский Союз, вынесший на своих плечах основную тяжесть Второй мировой войны, выходил из нее победителем, подняло морально-политический авторитет Советского Союза и самого Сталина.
Его имя произносилось каждый день десятки раз миллионами людей. Его воле подчинялись не только народы СССР; он имел множество сторонников во всем мире. Авторитет советского Вождя и его страны подкреплялся зримыми приобретениями и реальным существом обстановки. Занятая советскими войсками половина Европы закономерно становилась сферой влияния СССР. Это понимали граждане освобожденных стран, где он стал символом осуществления надежд и устремлений широких общественных слоев.
Такое почитание нельзя было навязать автократическими методами; оно проистекало от родства убеждений и общности мировоззрения. Из осознанной уверенности в целесообразности строя, который представлял Сталин, веры в правоту того дела, которое он вершил. Он как никто понимал это.
Говоря 9 февраля 1946 года об основных факторах победы в речи перед избирателями Сталинского избирательного округа столицы, Вождь подчеркивает: «Война показала, что советский общественный строй является подлинно народным строем,
При этом он выделил три составляющие, обеспечившие победу: «
