заявления… Я предпочитаю дождаться, когда передо мной будет нормальная девушка, а не грязная, оборванная пиратка. Спокойной ночи.
— Я не собираюсь быть пай-девочкой! — крикнула она ему вслед, но Верден даже не обернулся на её заявление.
Впервые девушка почувствовала отчаяние и собственное бессилие. Скула горела огнём, у Вердена была тяжёлая рука, как убедилась Эрин ещё на острове, и боль усугубляла состояние пленницы. Она пыталась найти выход, но его не было, ей оставалось только смириться с положением, и с тоской ждать будущего, не сулившего ничего хорошего. И всё же, крошечная надежда упорно не желала умирать, надежда на то, что Уэйкерс каким-то образом догадается, куда она пропала, и где её надо искать. 'Пожалуйста, поторопись! Я пропаду без тебя…' Подавив непрошеные слёзы, Эрин опустила голову и постаралась расслабиться, насколько это было возможно в её положении. Впереди были ещё долгие дни путешествия.
Замкнувшись в себе, Эрин никак не реагировала на наглые замечания Вердена, предпочитая отмалчиваться, что несказанно его бесило. Он старался держать себя в руках, но у него это не очень хорошо получалось, так что лицо Эрин украсила ещё парочка синяков. Единственное, чего Верден себе пока не позволял — приставать к пленнице. Как он сам ответил на язвительное замечание леди Ласгален, он предпочитал дождаться приезда, когда она будет вымыта, соответствующе одета, и станет похожа на девушку. Эрин ответила парочкой выражений, услышанных от своих матросов, и заработала очередной синяк на лице. Где-то в середине путешествия, когда молодой леди надоело сидеть в затхлом помещении, и захотелось размять ноги, она добилась, чтобы Верден вывел её наверх, подышать свежим воздухом — правда, поздно ночью, когда вся команда спала, и всего на полчаса. Девушка уже начала потихоньку звереть от вынужденного безделья и созерцания физиономии своего похитителя, когда Верден сообщил, что через несколько дней они прибудут на место. У Эрин даже не осталось сил злиться, так ей хотелось наконец ступить на твёрдую землю, по-человечески помыться и переодеться. Она чувствовала себя ужасно усталой и грязной донельзя.
Корабль бросил якорь в уединённой гавани, от небольшого пляжа по скале поднималась лестница к особняку на краю скалы. Поскольку они прибыли поздно вечером, Эрин толком ничего не разглядела. Спотыкаясь через ступеньку, девушка покорно поднималась за Верденом наверх, молча проклиная всё на свете. В просторном холле их встретили слуги, препроводившие Эрин на второй этаж по приказу хозяина дома. Никто не задавал никаких вопросов по поводу необычной гостьи, прислуга в доме была слишком хорошо вышколена и слишком боялась своего хозяина. Леди Ласгален помогли снять грязную одежду, и она наконец-то погрузилась в горячую ароматную воду. Пока одна горничная намыливала ей спину, а другая — волосы, Эрин пребывала в состоянии полузабытья, наслаждаясь покоем и теплом, не думая ни о чём. Если бы Верден захотел прямо сейчас воплотить в жизнь свои планы в отношении неё, то он бы преуспел — леди Ласгален сейчас на всё было наплевать, она просто устала и хотела спать. Но никто не пришёл к ней в спальню, горничные, разложив на кровати шёлковую ночную рубашку, тихо удалились из комнаты. Эрин не особо удивилась или вознегодовала, услышав щелчок замка. Натянув рубашку, она залезла под одеяло и, послав к чёрту всех, моментально уснула крепким сном, без сновидений и кошмаров.
Утро для Эрин наступило поздно, около двенадцати часов. Зашла горничная, молча открыла тяжёлые бархатные шторы, и распахнула окно, впуская свежий морской воздух. Потом, по-прежнему без слов, разложила на кресле домашнее платье, и застыла у зеркала, дожидаясь, пока молодая леди встанет. Подавив раздражённый вздох, Эрин встала, сняла рубашку, и подошла к служанке.
— Ты говорить вообще умеешь?
Вместо ответа та протянула Леди Стерве нижнюю рубашку, почтительно поклонившись. Фыркнув, Эрин вырвала одежду из рук горничной и надела бельё, поджав губы. Когда служанка взяла корсет, девушка не выдержала и выругалась.
— К твоему сведению, последний раз я надевала корсет в пятнадцатилетнем возрасте, на мой день рождения, — сквозь зубы процедила Эрин, уперев руки в бока. — Я не буду носить эту изуверскую штуку!
Горничная молча продолжала держать корсет, с отсутствующим видом глядя куда-то за спину Эрин. Испустив сдавленное рычание, леди Ласгален пришлось облачиться по всем правилам приличия. Чувствуя, что её рёбра сейчас треснут, она посмотрела в зеркало, и почти не узнала себя. Тяжёлая копна иссиня- чёрных локонов была аккуратно заколота гребнем, покрытое золотистым загаром лицо было немного бледным, под глазами залегли тени, а резко очерченные скулы придавали жёсткость выражению лица. Тому, кто увидел бы её сейчас впервые, ни за что не пришло бы в голову, что всего несколько недель назад эта немного уставшая молодая леди рассекала Атлантику в качестве капитана пиратского корабля, с пистолетом за поясом и в окружении толпы головорезов. Эрин не отказала себе в удовольствии как следует выругаться, и на душе у неё полегчало. Служанка молча повернулась к двери, перед этим знаком показав, что гостья должна следовать за ней. Подавив неприятное чувство, Эрин вышла вслед за горничной и спустилась вниз, в столовую. Завтрак уже был накрыт, и Тим Верден ждал её за столом. Девушка молча села, стараясь не смотреть в его сторону.
— Доброе утро, леди Ласгален, — Эрин расслышала в его голосе насмешливые нотки. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули.
— Сносно, — буркнула она, вяло ковыряясь в тарелке.
— У меня к вам небольшой разговор, сударыня, — продолжил Верден, не обратив внимания на её ответ. — Я на неделю уезжаю в Лондон, уладить некоторые дела, и собираюсь купить вам кое-какие вещи, необходимые каждой девушке. Я хочу знать, у какого портного вы одевались.
Эрин подняла на него взгляд потемневших от ярости зелёных глаз, мимолетно удивившись тому, что Верден стал обращаться к ней на 'вы'.
— Во-первых, платья я перестала носить где-то лет в десять, во-вторых, мой портной шил мне только штаны да рубашки, — сухо ответила она. — И в-третьих, я не собираюсь подчиняться твоим дурацким прихотям. Предпочту ходить в ночной рубашке, чем бы это ни было чревато, чем снова лишить себя возможности дышать и быть затянутой в этот чёртов корсет!
— У тебя есть на размышления неделя, Эрин, — Верден сузил глаза. — Если к моему возвращению ты не избавишься от своих дурных привычек, то на следующий же день отбудешь в Ньюгейт, а весь Лондон узнает, что у лорда Энрике Ласгалена племянница — пиратка Леди Стерва. А теперь говори, у кого ты одевалась.
Эрин минуты три сверлила его взглядом, потом сквозь зубы процедила имя своей портнихи.
— Я вернусь через семь дней, и со мной приедет ещё кое-кто, — Верден встал. — Когда я вернусь, ты станешь моей женой, Эрин, в тот же день. Не пытайся сбежать, здесь на несколько миль вокруг нет человеческого жилья, а в поместье все знают, что будет, если меня разозлить. За тобой будут следить все до единого, Эрин, ты шагу не ступишь без присмотра. А вообще, можешь бродить, где угодно. В пределах разумного, конечно. Я не собираюсь совсем лишать тебя свободы, — он улыбнулся. — Отдыхай, набирайся сил.
— Извини, провожать не буду, — в тоне Эрин было столько яда, что хватило бы на сотню гремучих змей, но на Вердена это не подействовало.
Швырнув салфетку, молодая леди поднялась из-за стола и стремительно покинула столовую, поднявшись в комнату, ставшую ей теперь до некоторой степени домом. Прислонившись к окну, она наблюдала отъезд Тима Вердена, однако эта картина не принесла душевного облегчения, Эрин всё равно оставалась пленницей.
Этим же днём она проверила пределы своей так называемой свободы, накинув плащ и отправившись на прогулку. Поместье представляло собой большой особняк, выстроенный на утёсе, от которого широкими террасами спускался сад, окружённый высокой каменной стеной, защищавшей от ветра. Деревянная калитка выводила к лестнице, спускавшейся на закрытый пляж и пристань, сейчас пустую. Едва девушка появилась около больших кованых ворот, рядом ненавязчиво возник садовник, вроде подстригавший куст, но Эрин успела заметить его косой взгляд в свою сторону. Закутавшись в плащ, она спустилась к морю и провела там весь день, бродя по берегу и с тоской глядя на пустынный горизонт. Волны с тихим шелестом накатывались на песок, ветер шевелил волосы, терпко пахло йодом и солью — пахло свободой, увы,
