Судьба Кэтрин

себя не как примерная жена. Я предавала саму себя, когда сердце барабаном грохотало в груди.

Сегодня я сидела на скале и наблюдала, как он работает, воплощая на холсте эти розовые и серые камни и синюю, очень синюю воду. Там была и лодка, скользящая вперед, такая свободная, такая одинокая. На мгновение я представила нас двоих на ней, лицом к ветру. Не понимаю, откуда возникли эти мысли, но пока они кружились в голове, ясные, как кристалл, я спросила его имя.

— Кристиан, — ответил он. — Кристиан Брэдфорд. А вы — Бьянка.

Он так произнес мое имя, как никто не произносил его прежде. Я никогда не забуду этого. Я забавлялась с дикой травой, которая проросла сквозь трещины в камнях. Опустив глаза, спросила, почему его жена никогда не приходит понаблюдать за его работой.

— У меня нет жены, — ответил он. — Искусство — моя единственная госпожа.

Неправильно, что мое сердце так забилось от его слов. Неправильно, что я улыбнулась, и все же я улыбнулась. И он в ответ. Если бы судьба распорядилась по-другому, если бы — каким-то образом — изменилось время и место, возможно, я полюбила бы его.

Думаю, неизбежно полюбила бы.

Как будто поняв это, мы начали беседовать на пустяковые темы. Но когда я встала, понимая, что мне пора, он нагнулся, оторвал крошечный цветок золотого вереска и всунул мне в волосы. На мгновение его пальцы скользнули по моей щеке и его глаза встретились с моими. Потом он отступил и пожелал мне доброго дня.

Теперь я сижу, склонившись под лампой, и пишу, слушая недовольный голос Фергуса, который по соседству распекает своего камердинера. Он не придет ко мне сегодня вечером, за что я ему очень благодарна. Я родила ему троих детей — двух сыновей и дочь. Подарив ему наследников, я выполнила свои обязанности, и он не часто испытывает потребность прийти в мою кровать. Я существую, как ребенок, только для того, чтобы хорошо одеваться, демонстрировать в соответствующих случаях достойные манеры и подавать его гостям приличный кларет.

Не очень много требований, полагаю. У меня неплохая жизнь, и я должна быть довольна. Возможно, так и было до того дня, когда я впервые пошла гулять к скалам.

Так что сегодня вечером я буду в одиночестве спать в своей кровати и мечтать o мужчине, который не мой муж.

Глава 4

«Когда вы не можете заснуть, лучшее, что можно сделать, — просто встать». Так говорила себе Кики, сидя за кухонным столом, наблюдая восход солнца и выпивая вторую чашку кофе.

Слишком много мыслей крутится в голове, вот и все. Счета, ремонт Олдсмобиля, который стоял первым в ее списке этим утром, счет за посещение стоматолога. Больше всего счета. Трентон Сент-Джеймс числился в самом низу списка ее проблем. Где-то между потенциальной ямой на дороге и дефектом выхлопной трубы.

Она, конечно, потеряла сон совсем не из-за него. И поцелуй, просто смешной несчастный случай — лучшее определение, которое она смогла подобрать для описания произошедшего, — не стоил даже мгновения раздумий.

И все же она вспоминала его всю долгую бессонную ночь.

Она ведет себя так, словно ее никогда не целовали раньше, ругала себя Кики. Конечно, целовали, начиная с Дэнни Динсмора, который первым приложил к ее губам мокрый рот в восьмом классе после вечеринки в честь дня святого Валентина.

Естественно, не было никакого сравнения между неуклюжей, но искренней попыткой Дэнни и ошеломляющей опытностью Трента. Которая только доказывала, решила Кики, хмурясь в свой кофе, что Трент провел большую часть жизни, шлепая губами по каким-нибудь женщинам. По многим женщинам.

Он поступил просто отвратительно, размышляла она. Особенно рассчитывая на то, что поцелуй станет очень убедительным аргументом. Мужчины, такие как Трент, не знают, как бороться по правилам: словами, остроумием и хорошей честной яростью. Их учили подавлять, любыми способами добиваться своего.

«Хорошо, это сработало», — подумала она, проводя кончиком пальца по губам. Черт бы побрал и его, и машину, на которой он приехал. Он пустил в ход все свое обаяние, и на одно мгновение, очень короткое трепещущее мгновение, она почувствовала что-то прекрасное и восхитительное, что-то большее, чем захватывающее давление его рта на свой рот, большее, чем собственническая власть его рук.

Что-то зародилось в ней под паникой и удовольствием, вне водоворота головокружительных чувств, что-то горячее, манящее и драгоценное, как лампа в окне ночью во время бури.

Потом он выключил эту лампу одним быстрым небрежным щелчком, снова оставив ее в темноте.

За одно это его можно возненавидеть, несчастно подумала Кики, если бы уже не было достаточно причин для ненависти.

— Эй, детка.

Лила просочилась через дверной проем, очень аккуратная в рабочем комбинезоне цвета хаки. Грива волос заплетена в опрятную косу, спускающуюся по спине. В каждом ухе покачивалось три перевитых кристалла янтаря.

— Ты рано встала.

— Да? — Кики забыла — и достаточно надолго — собственное настроение, разглядывая Лилу. — Ты моя сестра или какой-то умный самозванец?

— Тебе решать.

— Должно быть, самозванец. Лила Мэв Калхоун никогда не встает раньше восьми часов, ровно за двадцать минут до того, как должна вылететь из дома, чтобы на пять минут опоздать на работу.

— Боже, ненавижу быть настолько предсказуемой. Мой гороскоп, — ответила Лила, углубляясь в холодильник, — подсказал, что сегодня я должна подняться рано и увидеть восход солнца.

— И как тебе это зрелище? — спросила Кики, пока сестра ставила на стол ледяную банку содовой и огромный кусок торта.

— Довольно захватывающе наблюдать восход солнца. — Лила отправила в рот кусок торта. — А почему ты встала так рано?

— Не могу спать.

— Что-нибудь, связанное с гостем в конце коридора?

Кики сморщила нос и стащила вишню с тарелки Лилы.

— Такие парни меня не волнуют.

— Такие парни созданы для того, чтобы волновать женщин, и поблагодарим за это Бога. Итак… — Лила положила ноги на пустой стул. Кран на кухне снова начал капать, но ей нравился этот звук. — Что за история?

— Я не сказала, что была какая-то история.

— Тебе и говорить ничего не надо, все написано у тебя на лице.

— Мне просто не нравится, что он здесь, вот и все. — Уклоняясь от неприятной темы, Кики поднялась, чтобы поставить чашку в раковину. — Похоже, нас уже выживают из собственного дома. Я знаю, мы обсуждали продажу, но все было настолько расплывчатым, как спуск по длинной темной дороге.

Она оглянулась на сестру.

— Лила, что мы собираемся делать?

— Не знаю. — У Лилы помрачнели глаза. Это одна из немногих вещей, о которых она не могла не волноваться. Дом и семья были ее слабостями. — Думаю, мы могли бы продать еще часть хрусталя, и есть еще серебро.