расширения влияния церкви. Были проведены самые разноплановые исследования, сделано множество предложений, и в конце концов Палестрина внес свое, намеренно и подчеркнуто грубо сформулировав его. Тогда Марчиано, как и все остальные, смеялся, приняв это предложение за шутку. Но шуткой оно, увы, не являлось. Госсекретарь был совершенно серьезен.
К ужасу Марчиано, против выступил один лишь кардинал Парма. Остальные — монсеньор Капицци и кардинал Матади — промолчали. Задним числом Марчиано понял, что в этом нет ничего удивительного. Палестрина все точно рассчитал заранее. Парма, непреклонный консерватор, никогда не согласился бы на это. А вот Капицци, имевший ученые степени Оксфордского и Йельского университетов, и Матади, префект Конгрегации епископов, принадлежавший к одному из самых видных семейств Заира, были совсем иными. Они оба относились к разряду амбициозных политических хищников, из тех, которые если и не достигали поставленных перед собой высоких целей, то лишь по чистой случайности. Чрезвычайно честолюбивые и хитрые до коварства, они оба имели в церкви могучую поддержку. И, что еще важнее, зная, что у Палестрины нет стремления самому занять высший пост, каждый из них всерьез рассчитывал на папство, понимая в то же время, что получить тиару может кто угодно, буде на то прихоть госсекретаря Святого престола.
Сам же Марчиано был иной породы — человек, достигший своего нынешнего положения не только благодаря уму и сознательному неучастию в политических интригах, но потому, что в сердце своем он оставался простым священником, верующим в свою церковь и в Бога. Это делало его поистине «верным»; его вера, его «святая невинность», с одной стороны, долго не позволяла ему увидеть истинную суть Палестрины и допустить, что такой человек вообще может существовать внутри нынешней церкви, а с другой стороны, облегчала первому министру манипулирование им.
Внезапно Марчиано с силой стукнул кулаком по столу и в гневе проклял себя за слабость и наивность и даже за набожность, так долго не позволявшие ему откликнуться на призыв и вступить в борьбу. Если бы осознание и гнев пришли к нему раньше, он смог бы что-нибудь сделать, но сейчас уже было слишком поздно. Папа полностью передал контроль над деятельностью Святого престола Палестрине, а единственный, кто осмеливался возражать против создавшегося положения вещей, кардинал Парма, умолк навсегда. Капицци и Матади склонились перед лидером и покорно последовали за ним. Как и он сам, Марчиано, безнадежно увязший в ловушке собственного характера. В результате Палестрина жестко взял в свои руки бразды правления и привел в действие ужасную машину, не знающую обратного хода. И теперь всем остается только ждать, когда же в Китае установится настоящая летняя жара.
50
Сорокашестилетний Ли Вэнь вышел из кабины лифта на восьмом этаже и зашагал по коридору. Ему требовался номер 886, где он должен был встретиться с Джеймсом Хоули, инженером-гидробиологом из Уолнат-крик, что в Калифорнии. Сквозь стекло было видно, что дождь прекратился и сквозь облака начало проглядывать солнце. Согласно прогнозам, день предстоял жаркий, с изнуряющей влажностью воздуха, и такая погода должна была продержаться еще несколько дней.
Дверь с номером 886, находившаяся почти точно посередине коридора, оказалась полуоткрыта.
— Мистер Хоули? — вопросительно произнес Ли Вэнь.
Ответа не последовало. Ли Вэнь повысил голос.
— Мистер Хоули!
Снова молчание. Тогда он толкнул дверь и вошел.
Внутри работал цветной телевизор, показывавший новости, а на кровати был разложен светло-серый костюм для очень высокого человека. На спинке стула висели белая рубашка с короткими рукавами, галстук в полоску и трусы. Слева от входа находилась ванная. Дверь ее тоже была открыта, из-за нее доносился плеск воды.
— Мистер Хоули!
— Мистер Ли! — Сквозь шум льющейся из душа воды прорвался голос Джеймса Хоули. — Тысяча извинений. Меня срочно вызвали на совещание в Министерстве сельского и рыбного хозяйства. О чем пойдет разговор — не знаю. Впрочем, это и не важно — все, что вам нужно, находится в конверте, который лежит в верхнем ящике. Думаю, вы даже успеете на поезд. А чаю или чего-нибудь покрепче мы с вами выпьем в другой раз.
Ли Вэнь постоял секунду-другую в нерешительности, но затем подошел к комоду и выдвинул верхний ящик. Там оказался фирменный конверт отеля с написанными от руки буквами «Л» и «В». Достав конверт, он открыл его, бегло просмотрел содержимое, после чего сунул конверт в карман пиджака и задвинул ящик.
— Благодарю вас, мистер Хоули, — сказал он, обращаясь к облаку пара, выплывавшего из ванной, и быстро вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
В конверте оказалось именно то, что ему обещали, и задерживаться дольше смысла не было. Чтобы покинуть отель, пересечь проспект Цзяньгомэньнэнь и войти в вагон поезда, ему потребовалось немногим больше семи минут.
Если бы Ли Вэнь что-нибудь забыл в номере Джеймса Хоули и сразу же вернулся туда, он увидел бы выходящего из ванной комнаты приземистого коренастого китайца, одетого в строгий деловой костюм. Незнакомец подошел к окну и посмотрел вслед Ли Вэню, который поспешно переходил улицу, направляясь к железнодорожной станции.
Отвернувшись от окна, незнакомец извлек из-под кровати чемодан, быстрыми движениями убрал туда столь аккуратно приготовленную одежду Джеймса Хоули, после чего удалился, оставив ключ от номера на кровати.
Через пять минут он уже сидел в серебристом «опеле» и сворачивал на проспект Чунвэньмэнь, держа одной рукой руль, а другой — сотовый телефон. Чень Инь довольно ухмылялся. Большинству он был известен как преуспевающий торговец цветами, но в ограниченном избранном кругу его знали как мастера имитации голосов и акцентов. В частности, ему прекрасно удавался американский английский — вот и сейчас он говорил точь-в-точь как говорил бы Джеймс Хоули, вежливый, хотя и несколько высокомерный американец, инженер-гидробиолог из Уолнат-крик, Калифорния, если бы такой человек существовал на самом деле.
51
— Благодарю вас, мой друг, — сказал по-английски Томас Добряк.
Затем он закрыл сотовый телефон и положил его на сиденье рядом с собой. Чень Инь позвонил в заранее оговоренный промежуток времени и сообщил вполне ожидаемую новость. Ли Вэнь получил документы и сейчас возвращался домой. Личного контакта не было. Чень Инь оказался молодцом. Вполне надежным человеком. К тому же он самостоятельно отыскал Ли Вэня, что само по себе было не просто — выявить согласную на все никчемную пешку, обладающую достаточными знаниями и личными мотивами для того, чтобы сделать то, что потребуется, да еще и такую, которую можно будет без труда заставить замолчать или попросту устранить, когда придет время.
Чень Инь уже получил аванс на счет в банке, а когда Ли Вэнь сделает свое дело, к нему поступит остаток. А потом обоим предстоит исчезнуть: Ли Вэню потому, что он больше не сможет принести совершенно никакой пользы; оставлять его в живых будет неразумно, так как он представляет собой
