совсем не походила на тех старух, что днями напролет твердят о близящемся конце. Нет, она интересовалась происходящим, была невероятно активной и любознательной. Несокрушимой, с облегчением сказала я самой себе. Именно так. Несокрушимой.
После завтрака мы с Синклером отправились в долгожданный обход острова по заповедным местам. Первым делом побывали на кладбище, где осмотрели все надгробия и заглянули в зияющие оконные проемы разрушенной часовни, потом перелезли через стену и вышли в поле, где на нас с любопытством уставились пасущиеся коровы и овцы, затем, наконец, вышли к озеру. Вспугнув уток, мы затеяли игру в «блины», и Синклер победил. Посетили мы и пристань, и, конечно, там стояла та самая дырявая старая лодка, на которую по-прежнему было страшно смотреть. Когда мы пошли к ней по шатающимся доскам, мне стало не по себе.
– В один прекрасный день здесь кто-нибудь провалится в воду, – предсказала я.
– Какой смысл их чинить, если тут никто не ходит?
Мы обогнули озеро и направились к раскидистому буку, в ветках которого до сих пор виднелись остатки нашего шалаша, миновали березовую рощу с опадающими листьями. Затем повернули обратно и неторопливо побрели мимо заброшенных свинарников, курятников и конюшен. Попался нам и старый каретный сарай, давным-давно переделанный под гараж.
– Хочешь, я покажу тебе свою машину? – предложил Синклер.
Повозившись с засовами, мы с трудом отворили тяжелую скрипучую дверь, и рядом с бабушкиным благородным «даймлером» я увидела приземистый темно-желтый «лотус-элан» с черным верхом. От этого автомобиля так и веяло чем-то зловещим.
– Давно она у тебя? – спросила я.
– О, месяцев шесть. – Синклер сел в машину, включил двигатель, зарычавший, как рассерженный тигр, и выехал из гаража, забавляясь, как ребенок, получивший новую игрушку. Он с нескрываемым удовольствием демонстрировал мне ее примочки: окна с электрическим приводом, хитрое устройство для поднятия и опускания складного верха, автоматическую противоугонную сигнализацию, колпаки на передних фарах, которые поморгали нам, как глаза чудовища.
– Сколько миль она делает в час? – нервно поежилась я.
– Сто двадцать – сто тридцать, – с деланным безразличием пожал он плечами.
– Пусть, но только без меня.
– Послушаем, что ты скажешь, трусишка, когда прокатишься с ветерком.
– На наших дорогах больше шестидесяти нельзя – занесет, – заметила я. Когда Синклер вышел из машины, я удивилась: – Обратно ставить не будешь?
– Нет.– Он посмотрел на часы. – Мы договорились пострелять голубей.
Я понимающе кивнула. Только в Шотландии мужчины постоянно рвутся бродить по лесам и болотам, забыв про все домашние заботы. Вот уж действительно – охота пуще неволи.
– А когда вернешься?
– Вероятно, к чаю, – усмехнулся он. – Знаешь, давай после чая заглянем к Гибсонам. Они тебя ждут не дождутся, и я обещал им визит.
– Хорошо, сходим.
Мы свернули к дому. Синклеру нужно было переодеться и приготовиться к охоте, а мне – распаковать вещи.
Поднявшись в свою комнату, я поежилась от холода и с грустью вспомнила о калифорнийском солнце и центральном отоплении. Хотя «Элви» был обнесен толстой стеной и фасадом выходил на юг, в доме постоянно горел огонь и грелась вода, но холод все равно гулял по всем спальным. Раскладывая одежду по ящикам, я пришла к заключению, что, несмотря на массу ее достоинств, она не согреет меня. Для Шотландии нужно покупать новую. Хорошо бы бабушка помогла мне в этом.
С этом мыслью я пошла искать ее и обнаружила на кухне. На ней был видавший виды плащ и резиновые сапоги, а в руках бабушка держала корзинку.
– Ты-то мне и нужна, – обрадовалась она. – А где Синклер?
– Отправился на охоту.
– Ах да, он предупредил, чтобы его не ждали к завтраку. Пойдем, ты поможешь мне собрать брюссельскую капусту.
Мы немного задержались, подбирая для меня подходящую обувь и старое пальто, потом вышли навстречу спокойному утру и направились в обнесенный стеной огород. Уилл, садовник, уже копался там. Он поднял голову, заметив наше приближение, перестал работать и, осторожно ступая меж свежевскопанных грядок, засеменил к нам.
– Давненько ты не была в «Элви», – прошамкал старик, протягивая мне перепачканную руку (Уилл только по большим праздникам вставлял искусственные зубы). – Ну, как там жизнь в Америке?
Я рассказала ему немного об Штатах, затем он спросил, как поживает мой отец, а я поинтересовалась здоровьем миссис Уилл, которая, как всегда, хворала, после чего садовник вернулся к своим грядкам, а мы с бабушкой принялись за капусту.
Наполнив корзину, мы пошли обратно к дому, но утро выдалось настолько свежим и тихим, что бабушка не захотела сидеть в четырех стенах, поэтому мы присели на ажурную чугунную скамейку, окруженную желтеющей травой с разбросанными на ней темно-красными листьями клена и цветочным бордюром из герани, пурпурных астр и цинтий.
Полюбовавшись озером и темнеющими вдали горами, бабушка заметила:
– Я всегда считала, что осень – самое замечательное время года. Некоторые говорят, что она тосклива, но красоты в ней больше, чем печали.
– «Пришел сентябрь, и вот осенняя пора меня уж гонит со двора», – процитировала я.
– Кто это написал?
– Луис Мак-Нис. Тебя она гонит со двора?
– Лет двадцать назад, пожалуй, и выгнала бы.– Мы рассмеялись, и бабушка сжала мою руку. – О, Джейн, как хорошо, что ты вернулась!
– Ты писала так часто, что я должна была приехать раньше... но никак не могла.
– Да. Конечно, не ты могла. Я понимаю. Какая я эгоистка, что продолжала настаивать.
– А те... письма, что ты писала отцу... Я о них ничего не знала, поэтому не отвечала.
– Он всегда был упрямым. – Бабушка бросила на меня встревоженный взгляд. – Не хотел тебя отпускать?
– Я сама приняла решение. Ему пришлось согласиться. Кроме того, там был Дэвид Стюарт, и отец особенно не возражал.
– Я очень боялась, что ты не решишься бросить его одного.
– Верно, – согласилась я. Нагнулась, подняла кленовый лист и принялась разглаживать его пальцами. – Верно, но с ним остался один друг.
Бабушка снова с опаской покосилась на меня:
– Друг?
Я с сомнением посмотрела на нее. Она всю жизнь отличалась нравственностью, но никогда не была ханжой.
– Линда Лансинг, – пояснила я. – Актриса. Папина любовница.
– Понятно, – протянула бабушка.
– Нет, думаю, что ты не понимаешь. Мне Линда понравилась, она будет присматривать за ним... хотя бы до тех пор, пока я не вернусь.
– Я не могу понять, почему он снова не женится?
– Возможно, потому, что он нигде подолгу не задерживается и нет времени объявить о предстоящем браке.
– Он не прав. У тебя нет шансов вырваться из-под его крыла или даже подумать о своей судьбе.
– Карьера меня волнует меньше всего.
– Сейчас каждая девушка должна сама о себе позаботиться.
Я сказала, что вполне довольна тем, как меня обеспечивает отец, но бабушка обозвала меня упрямицей, а потом спросила, не пыталась ли я подыскать себе занятие по душе?
