слишком спокойно. В наши дни мужчине здесь делать нечего, и, хотя мы поставили своих ребят на ноги, сегодня в наших краях особо не разбогатеешь. Да... В городе, на заводе или в офисе, они получают втрое больше.
– А ваш муж не возражал?
– Нет. – Она с любовью посмотрела на старика, но тот был слишком увлечен разговором с Синклером. – Нет. Он всегда говорил, что дети должны заниматься любимой работой и делать ее на совесть. Он все время поддерживал Джорджи... и потом, – прибавила она, процитировав Барри: – «Нет ничего лучше хорошего образования».
– А у вас есть их фотографии? Я хотела бы взглянуть.
Миссис Гибсон воскликнула, вспыхнув от удовольствия, сказала:
– Они висят над моей кроватью. Сейчас принесу!
Она встала и, тяжело ступая, поднялась по ступенькам. За спиной я услышала бормотание Гибсона:
– Учти, старые бочки что надо... Их строили на века. Они простоят еще не один год.
– А что птицы?
– Помни, их тоже осталось совсем мало, ведь весной я поймал только пару лисиц с лисятами.
– Коровы остались?
– Пока что держу... Вереска тоже хватает, сейчас он хорошо горит...
– Хозяйство вести тяжело?
– Пока что справляюсь.
– Бабушка говорила, что зимой вы слегли на две недели.
– Обычная простуда. Доктор дал какой-то пузырек, и я быстро встал на ноги... Не слушай женщин. Мало ли что они там болтают...
Миссис Гибсон, возвратившаяся с фотографиями, услышала слова мужа:
– Что это ты там несешь про женщин?
– Все вы мокрые курицы, – проворчал он. – Поднимаете переполох из-за какой-то ерунды...
– Это была не ерунда... Тебе стоило отлежаться, – отрезала она, передавая мне снимки, и прибавила: – Не уверена, что это была простуда... Я хотела, чтобы муж сделал рентген, но он наотрез отказался.
– Надо было послушаться, Гибсон.
– Да некогда мне заниматься такой ерундой... – буркнул старик и, давая понять, что разговор ему неприятен, передвинул свой стул, чтобы взглянуть через мое плечо на фотографии сыновей. На одной был запечатлен Хеймиш, полный достоинства капрал в форме Камероновского полка, а на другой – Джордж, явно позирующий в фотосалоне. – Джорджи в университете... миссис Гибсон сказала тебе? Уже на третьем курсе... Учится на адвоката. А помнишь, как он помогал вам строить шалаш на дереве?
– Он до сих пор цел. Ветром не сдуло, представляете?
– Джорджи, за что ни берется, все делает основательно. У парня золотые руки.
Мы еще поболтали немного, потом Синклер отодвинул стул и объявил, что нам пора возвращаться. Гибсоны пошли нас провожать. Собаки, заслышав громкие голоса, вновь залились лаем, и нам пришлось подойти к конурам и успокоить их. Это оказались две большие суки, темная и светлая. У последней была мягкая шесть кремового окраса и темные выразительные глаза.
– Посмотри – вылитая Софи Лорен,– рассмеялась я.
– О да, – согласился Гибсон. – Настоящая красотка. Сейчас у нее течка, поэтому завтра я поведу ее к Бремеру, у него хороший кобель. Может быть, она подарит нам щенков.
Синклер поднял брови:
– Вы отправляетесь утром? В какое время?
– Примерно в девять.
– А какой ожидается прогноз погоды? Не знаете, что за день будет завтра?
– Сегодня вечером обещали сильный ветер, он-то и прогонит все тучи. Выходные будут как на заказ.
Синклер улыбнулся мне:
– Что скажешь?
Я играла с собакой и не слышала, о чем они говорят.
– А?
– Завтра утром Гибсон поедет к Бремеру. Он может подкинуть нас, а домой мы вернемся через Лайриг-Гру... – Синклер снова повернулся к старику: – Вы сможете в шесть вечера забрать нас в Ротемурчусе?
– О да, пара пустяков. В котором часу, говоришь?
Синклер задумался, что-то прикидывая в уме.
– Шесть? Мы должны вернуться к тому времени. – Он перевел взгляд на меня: – Ну, что скажешь, Джейн?
Я никогда не была в Лайриг-Гру. Помню, каждое лето кто-нибудь из «Элви» отправлялся в те края, и мне ужасно туда хотелось, но меня никогда не брали, считая, что у маленькой девочки Джейн слишком слабые ноги. Но теперь...
Я подняла голову к небу. Утренние тучи так и не рассеялись, но сейчас, когда день клонился к вечеру, они превратились в легкую дымку.
– Завтра правда будет хороший день?
– О да, и очень теплый.
Мнение Гибсона всегда много значило для меня.
– Я охотно пойду с тобой. Ужасно хочется.
– В таком случае решено. В девять собираемся.
– Я заеду за вами, – заверил нас Гибсон.
Мы поблагодарили хозяев за чай, спустились с холма по размокшей дороге и побрели обратно в «Элви». В сыром осеннем воздухе тяжело дышалось, а от желтых берез мне вдруг стало тоскливо. Я так хотела, чтобы ничего не менялось... хотела, чтобы «Элви» всегда оставался таким, каким я его запомнила, но встреча с постаревшим Гибсоном разбила в прах все мои мечтания. Он подтвердил, что болел. Однажды он умрет. От мысли о смерти, от холода и от вида увядающей природы я невольно вздрогнула.
– Замерзла? – встревожился Синклер.
– Ничего страшного. День оказался слишком долгим.
– Ты точно хочешь завтра идти? Будет тяжело.
– Да, конечно, – зевнула я. – Надо попросить, чтобы миссис Ламли приготовила бутерброды.
Мы вышли из березовой рощи и с северной стороны увидели наш дом, грозно маячивший на горизонте. В голубых сумерках где-то вдали сверкнуло и погасло желтое марево. Я решила, что перед ужином приму горячую ванну, немного вздремну, и тогда дрожь и хандра пройдут сами собой.
Глава 6
Я оказалась права. Под тихий плеск озера за окном я задремала. Было еще слишком рано, поэтому я взяла из шкафа грелку, наполнила ее горячей водой и пролежала целый час в темноте, вслушиваясь в тоскливые крики диких гусей.
Ближе к вечеру занялась собой. Решив, что возвращение в родной дом – это все-таки событие, я соорудила высокую прическу и, как могла, навела красоту. Закончив макияж, достала из шкафа свой единственный вечерний туалет – золотисто-черное кимоно из тяжелого шелка, расшитое золотыми лягушками, на которое отец наткнулся в одном сомнительном китайском магазине на задворках Сан- Франциско и купил, не устояв перед искушением.
В нем я казалась восточной принцессой крови. Нацепив длинные серьги и надушившись, я
