свинству надо давать по роже там, где вы его обнаружили! Ёбс.
В Болонье Барбара обнаружила, что Александр живёт не один. За его спиной всё время кто-то есть. Иногда этот кто-то высовывается. И показывает Барбаре язык. Это страшно, таинственно и отвратительно. Это неправда. Барбара назвала это явление корошо. Коро-шо питается мозгом, у него антибиотиковый запах. Сучье вымя.
* Raoul Vaneigem, «The Revolution of Everyday Life» (1967).
** Ulrike Muller, Jane Heis, Sandro Droschl.
Что за чушь мы городим?
Но это действительно так! То же самое открыл в Болонье и Александр. За спиной Барбары постоянно маячил монтерлан. Это существо похоже на крота. Но если крот не видит ничего вокруг себя, то монтерлан не видит самого себя. Это вдвойне дико. Чертовщина какая-то. Он, монтерлан, знает, что он есть, что он присутствует, но не хочет самому себе в этом признаться. Он лжёт себе и всем вокруг. Спинная сухотка.
— Пойдём отсюда, — шепнула Барбара.
— Куда? — спросил Александр.
— Куда угодно. Лишь бы вместе.
Мы ушли из кафе в парк. Мы трогали друг друга за пизду и за хуй, за соски и щёки. Мы натёрли друг другу гениталии до красноты. В это время корошо и монтерлан сидели на большом платане неподалёку и неслышно хихикали. Ёбс!
СИНЬОР ДЖАНКАРЛО
Из Болоньи — в Милан. Зрелая, мускулистая, великолепная жопа. Раскормленная, отшлифованная поясница. Итальянский север: промышленность, банки, мода, дизайн. Город пышный, тщеславный, дорогой, разодетый и битком набитый банкнотами. Кабаны, совы, еноты и кобылицы. Золотая ртуть. И где-то в трюмах — кочегары и гладиаторы.
Стоя справа от Миланского собора, Александр позвонил сеньору Джанкарло Полити, издателю. Старый приятель. После инцидента с Малевичем в Амстердаме, журнал «Флэш арт», принадлежащий Полити, долго смаковал детали этой истории. Полити — опытный шо-умэн, он всласть наигрался этим скандальчиком.
«Флэш арт» защищал Александра! На самом деле просто разыгрывал собственную карту. Хи-хи-хи! Старая •ожелтевшая кочерыжка! Хуй с предохранителем. Пу-иок с моццареллой.
Разумеется, всё не так просто. Вы понимаете? Художничек, или поэтишка, или писателишко просто не существуют в этом сволочном мире, если у них нет какой-то известности. А лучше не какой-то, а большой, вопиющей, скандальной! А не то — жалкое прозябание! Маргинальная яма! Нужно играть в масс- медиальные игры — или вы с кляпом во рту, в тёмном чулане общества, дышите пылью фрустрации! Денег — ни хуя, поля для маневра — ни хера, ваши же коллеги вас с говном смешают, пидоры вонючие. Артисты — те же бляди под дождём: мокнут, гниют, друг на друга огрызаются, да на ебанутого клиента надеются. Я всё это уже хорошо знал, когда пёр в Амстердам. Я свои пять месяцев тюрьмы на статейку во «Флэш арте» поменял, сука продажная. Спасибочки, сеньор Полити, век не забуду. Статейка-то оказалась херовенькая, недобросовестная... Ёбс...
Но ведь мы с Барбарой настоящие революционные щенки, вот в чём дело! И сейчас мы в Милане, в отличной форме, с американскими долларами, полный вперёд! Звоним сеньору Полити.
— О, Александр! Рад слышать.
— Я тоже, сеньор Полити. — Будем рады видеть вас. Приходите завтра в семь вечера. Хелена тоже будет рада.
— Спасибо. Могу я придти со своей подругой?
— О, конечно, конечно. Of course. Итак, завтра в семь. See you later.
— See you, сеньор Полити. Best regards for Helena. Bye.
Си ю лэйтэр, аллигэйтор. Приходим в их охуитель-ный, гигантский loft. Здороваемся, улыбаемся, рассыпаемся в любезностях. Кроме нас в гостях какой-то тощий француз с усами Мопассана и долговязая фальшивая парочка. Хи-хи-ха-ха... хи-хи...
С небольшим опозданием выходит сеньора Хелена. О, прекрасная сеньора! Почему-то у неё отваливается челюсть при виде Барбары. Почему? Может быть, чересчур большой возрастной перепад? В самом деле, за столом исключительно старые пердуны. Даже Александр почти что старый пердун плюс инфантильный щенок. Какая-то подозрительная помесь... А Барбара — явная малолетка... А может, сеньоре Хелене не понравились торчащие барбарины сиськи? Кошачья фигура? Охуительные длинные ноги ёбаного подростка? Нос и пальчики нимфетки? Пиздец, пиздец — Барбара за секунду кладёт на лопатки Карен Мюлдер! Кэйт Мосс на карачках! Не говоря уже о Линде Евангелисте... На-оми Кэмпбелл — просто старая хуесоска...
Рассаживаемся за обеденным столом — строго по ранжиру. Сеньор Полити с супругой — по одну сторону стола, рядом с сеньором — субтильный Мопассан. Напротив издателя — Барбара, напротив Хелены — Александр, рядом с ним фальшивая парочка. Блядская буржуйская субординация!
Филиппинская горничная ставит на стол дымящееся блюдо со спагетти.
Тут Барбара и говорит:
— Да какого хрена! Ты чего, козёл, эту девушку эксплуатируешь? Пауза, позвякивание вилок. Бля! Потом сеньор Полити подаёт голос:
— Что вы сказали?
— То и сказала. На хуй ты заставил её на себя работать? Почему это она твои спагетти готовит?
И Барбара тычет пальцем в филиппинку. Бля!
Сеньор Полити, похоже, не находит слов. Мопассан собрался то ли чихать, то ли усраться со смеху. Бля!
Сеньора Полити спокойно говорит:
— Вы против социального неравенства?
— И это тоже! А ещё против дискриминации иностранцев. А ты что думала, я тут декорация Бренера? Да? Все смотрят на Александра. Бля!
— Давайте кушать спагетти, — говорит он. Очень примирительно. Бля!
Сеньора Хелена начинает раскладывать спагетти по тарелкам. Сначала она просит тарелки у фальшивой парочки, потом — у Александра...
Тут Барбара говорит:
— А чего это ты суетишься? Пускай Полити спагетти накладывает. Бля!
Сеньора Хелена отвечает:
— Кажется, вы недолюбливаете патриархальные структуры?
— Вот именно. Недолюбливаю, бля.
Барбара берёт тарелку Александра, перегибается через стол и вываливает дымящиеся спагетти на лысую голову сеньора издателя. Ёбс!
Хелена говорит:
— О, это похоже на savage feminism. Браво! Сеньор Полити просит у филиппинской горничной полотенце. Хелена помогает ему убрать с лысины остатки спагетти. Лысина слегка раскраснелась.
— Вы тоже уже побывали в тюрьме? — спрашивает издатель. Вот бля!
— И не надейся. Барбара смотрит на него, презрительно скривив губы. Бля!
Все приступают к еде. Сеньора Хелена рассказывает об открытии нового музея современного искусства в Хельсинки. Там были все: Ханс Ульрих Обрист, Виктор Мизиано, тень Геббельса...
Полити говорит:
— Если бы Леонардо да Винчи родился сейчас, он стал бы Биллом Гэйтсом. Среди художников больше нет интеллигентных людей... бля...
Сеньора Хелена подтверждает:
— Новейшее поколение художников — просто мелкие авантюристы, бля...
Александр берёт свой стакан с кока-колой и выливает её на полосатую сорочку издателя. Полити подпрыгивает на месте: бля! — Вот это было уже лишнее.
Он достаёт из кармана брюк телефон-handy, щёлкает крышечкой и набирает номер. Эге-ге! Да он, кажется, звони в полицию... бля...
