знатоком horror movie. В конце концов он пригласил нас к себе поужинать. Котяра! Фрик!
Вечером Марио зашёл за нами в отель и отвёл к себе домой. Это было в самом грязном квартале старого Акапулько, рядом со зловонной бойней. Прямо на улице старухи торговали куриными головками и чёрной пористой печенью, какими-то копытами и мелкой вонючей рыбой. Мы поднялись на второй этаж обшарпанного дома.
У Марио была трёхкомнатная квартира. Одну комнату занимала его одноглазая мать, вторую — он сам, а в третьей жили англичанин с девочкой. В этой комнате был большой железный балкон. Там мы и поужинали. Англичанин приготовил салат из авокадо, жареную рыбу, хрустящий картофель, было несколько сортов сыра. На третье ели мороженое. Всё это время Клара спала в комнате на огромном красном матраце со множеством маленьких подушечек.
Потом она проснулась и тоже ела мороженое. Англичанин принёс и поставил на стол большую чашу с кокаином. Но Марио сказал, что лучше это сделать в комнате.
Александр и Барбара нюхали кокаин впервые в жизни. Было весьма чувствительно. Александру захотелось блевать. Барбара вся оцепенела. Англичанин поставил тягучую арабскую музыку: бла-ла-ла- бла-яя-я-блабла. Он подошёл к Кларе, сидящей на подушечке, и пригласил её потанцевать.
Александр пошёл в сортир, но проблеваться ему не удалось. Зато он просрался: меня пробрал жестокий понос. Когда я вернулся в комнату, танцевали уже все:
Марио, его одноглазая индейская мать, папа с дочкой, Барбара.
Лучше всех танцевала индигенная мать Марио. Она была в длинной марлевой юбке, которая поднялась над ней. Когда она начала кружиться по комнате. Её слоновые, ниспадающие волнами ноги были украшены гроздьями вздувшихся вен. Старуха медленно теряла координацию, и её единственный глаз загорался страхом. В конце концов она осела на пол и с головой накрылась юбкой.
Марио танцевал, как недобитый осёл. Он явно перебрал кокаина и из его приплюснутого носа поминутно сползала коричневая сопля. Он шумно втягивал её обратно. Он потерял всякое представление об окружающем. Мудила!
Барбара танцевала со стаканом в руке. В стакане был кокосовый ликёр. Я перестала понимать, хорошо или плохо то, чем мы здесь занимаемся. Весело или невесело, глупо или не очень?
Папа с Кларой танцевали, медленно раздеваясь. Вернее, раздевался он, и он же раздевал девочку. Вот он остался в крошечных шелковых трусиках, из прорези которых торчал дикий эректированный член. Этот член был очень похож на мясную полицейскую дубинку.
Девочка тоже уже топталась в собственном белье. У неё было охуительное взрослое тельце, абсолютно гимнастическое, но без грудей и лобковых волос. Кроме того, очень маленькое. Чудо природы, чёрт побери! Гуттаперчевый ангел!
Теперь англичанин сорвал с себя трусики. Он был совершенно голый, ёбаный фавн! Его хуй вздымался неестественно высоко, почти касаясь пупка. Глаза налились кровью, бритая башка выглядела, как набухшая жуткая головка дополнительного члена. Не человек, а сплошная залупа!
Вдруг он схватил девочку за копну рыжих вьющихся волос и одной рукой медленно поднял в воздух. Она замерла и качалась, как кукла, в его сухой, но мощной клешне. Музыка раболепствовала: бля-я-я-яяя-бла... Теперь намерение англичанина стало очевидным: он хотел нацепить Клару на свой хуй. Просто надеть её на себя, насадить её тельце на мясной кол. Сука! Гад! У неё были закатившиеся неживые глаза. Разинутый рот. Скрюченные пальцы. Её писька была сжата, несмотря на растопыренные смуглые ножки. Но папа этим не смущался, он искал хуем вход в её детское влагалище. Ликантроп!
Тут Александр, опупевший от кокаинового поноса,неожиданно для самого себя высыпал в невидящую, полностью отрешившуюся харю англичанина полную чашу кокаина. Пиздец на холодец! Раковый корпус! Как это случилось? Как во сне! Да!
Англичанин выпустил девочку из костлявых пальцев. Она шлёпнулась на пол. Физиономия англичанина исказилась. Его хуй начал медленно опускаться. Он ослеп от порошка, кокаин забил складки его лица, как сахарная пудра. Неожиданно он завопил и кинулся на Александра. Однако по дороге наскочил на индиген- ную старуху и, как был, в голом виде, свалился на неё. Он закричал:
— Pablo, Pablo, help me!
Марио, который на самом деле оказался Пабло, бросился поднимать его. У англичанина было совершенно безжизненное тело. Вдруг мы увидели, что хуй у него, кажется, сломался. Он был совершенно скошенный,
перебитый пополам, этот хуй. Но ведь в хуе нет костей! Странно!
В этот самый момент Барбара схватила на руки Клару и мы втроём выскочили на лестницу. К счастью, дверь была не заперта. На улице было уже темно. Воняло бойней. Мы бежали с горы вниз, к океану. Там горело электричество, там были люди! Девочка по пути пришла в себя: котька!
— Нужно уезжать отсюда! Немедленно! — крикнул Александр.
— А вещи? — закричала Барбара.
— На хуй вещи! Паспорта и деньги с нами! — ответил Александр.
— Да, и обратные билеты! — обрадовалась Барбара.
На набережной мы прыгнули в первый попавшийся автобус. Все они шли в новый Акапулько. Там был между -городняя автобусная станция. Она-то нам и требовалась.
В автобусе Клара пришла в себя окончательно. Она сидела между нами абсолютно голенькая, какой осталась в доме Пабло-Марио. Барбара надела на неё свою джинсовую куртку. Нам стало смешно и мы расхохотались. За окнами мелькал Тихий океан, длинные пальмы и огни Акапулько: пупупупко.
В новом городе Клара начала нервничать. Она внимательно смотрела в окно на шикарные отели, и вдруг закричала:
— Здесь, здесь, моя мама здесь!
Она вскочила и кинулась к водителю автобуса. Мы видели, что она просит его остановиться. Через пару минут автобус замер и выпустил нас наружу.
— Это здесь! — закричала Клара. — Моя мама здесь! Мы побежали за ней к высоченному отелю, похожему на голубой початок кукурузы. Отель назывался «Queen Elizabeth».
Слеклянные двери отеля раздвинулись и пропустили нас внутрь.
— Моя мама! — закричала Клара. — Она здесь директор!
К нашему удивлению, никакой охраны в холле не было. Администратор за дубовой, инкрустированной медью, стойкой беспрепятственно пропустил нас к лифту.
В квадратной кабине, сверху донизу обитой золочённой парчой, мы взмыли на последний — 25-й — этаж. У-у-у! Прямо напротив лифта красовалась зелёная пластиковая дверь с надписью: «Сеньора М.В.Ромирес». Клара пнула эту дверь ногой и мы втроём влетели в гигантский кабинет.
Тут всё было как в заросшем аквариуме. Зелёная декадентская мебель, зелёный плюшевый ковёр, зелёные бархатные портьеры, зелёная развесистая люстра. Женщина средних лет в зелёном брючном костюме стояла посреди комнаты и кормила зелёных рыб в круглом стеклянном бассейне, тоже зелёном.
— Мама! — закричала Клара. Женщина вздрогнула. Ёбс! — Мама! Мама!
Она бросила рыб, выпрямилась и посмотрела на нас большими, накрашенными зелёной краской, глазами. Ёбс, ёбс! Потом она закричала:
— Анита! Анита! — и широко раскинула руки. Клара прыгнула к ней на руки и на грудь, как кошка. Они сцепились в крепком, иступленном объятии. Карамба! Пупсик!
Карамба! Что-то произошло. Женщина в брючном костюме пошатнулась. Завопила. Поперхнулась. Подавилась. Собственной кровью подавилась. Кровь хлеста-ла у неё из прокушенного горла. Прежде чем она свалялась в маленький бассейн с рыбами, Клара успела спрыгнуть с неё, Девочка плевалась кровью и утирала её с губ рукавом барбариной куртки. Но это тоже была кровь сеньоры Ромирес. Браво! Так и нужно поступать с мамами, продающими собственных деток хуястым англо-саксонским развратникам. Ёбарям в шортах.
Гнусная дохлая баба плавала в дурацком стеклянном бассейне в стиле Дэмиена Хирста. Зелёные рыбы обалдело шарахались от неё. Кровища окрашивала воду в отвратительный бурый цвет. Пора было сматываться. Мы съехали на первый этаж в сверхскоростном лифте и, не глядя на портье, выскочили на улицу. А теперь быстренько на автостанцию!
