Шея Бонделли над воротничком налилась румянцем злости, который начал медленно растекаться по щекам и лбу до корней волос. Он повернулся, посмотрел на Турлоу.
— Знаете, Энди, что я думаю? Я думаю, тот факт, что Рут сбежала от вас, окрасил ваше отношение к ее отцу. Вы говорите, что поможете, но каждое ваше слово…
— Довольно, — прервал Турлоу, его голос был ровным и тихим. Он сделал два глубоких вдоха. — Скажите-ка мне кое-что, Тони. Почему вы взялись за этот случай? Вы же не занимаетесь уголовными делами?
Бонделли провел ладонью по глазам. Краска медленно отхлынула от его лица. Он взглянул на Турлоу.
— Прошу прощения, Энди.
— Все в порядке. Можете ответить на мой вопрос? Вы знаете, почему занимаетесь этим делом?
Бонделли вздохнул, пожал плечами.
— Когда всплыл факт, что я представляю его, двое из моих самых важных клиентов позвонили и сказали, что передадут свои Дела кому-нибудь другому, если я не откажусь от этого дела.
— Так вот почему вы защищаете Джо?
— Ему понадобится самая лучшая защита, какая только возможна.
— А вы самый лучший адвокат?
— Я хотел поехать в Сан-Франциско, нанять Белли или кого-то подобного масштаба, но Джо отказался. Он считает, что это будет очень просто — проклятый неписаный закон.
— И все ложится на вас?
— В этом городе — да.
Бонделли вытянул руки на столе, сжал кулаки.
— Знаете, я не вижу проблем там, где видите их вы, совершенно не вижу. Думаю, самым трудным будет доказать, что он не притворяется невменяемым.
Турлоу снял очки, потер глаза. Они начинали болеть. Он подумал, что слишком много читал сегодня.
— Вот здесь-то и проблема, — сказал он. — Если человек, страдающий манией, научается скрывать ее, вы ухлопаете уйму времени на то, чтобы заставить его действовать в соответствии с манией, когда люди увидят его и все поймут. Разоблачение притворной невменяемости сравнимо с проблемами распознавания скрытых психозов, но публика обычно не понимает этого.
— Я вижу здесь четыре направления для атаки. У убийств, совершенных в невменяемом состоянии, есть четыре общих признака.
Турлоу начал было говорить, но замолчал, когда Бонделли поднял руку с четырьмя растопыренными пальцами.
— Во-первых, — сказал Бонделли. — Принесла ли убийце смерть жертвы какую-нибудь выгоду. Психопаты обычно убивают незнакомцев или близких. Видите, я залез в вашу область.
— Да, вижу, — сказал Турлоу.
— А у Адели не было страховки, — сказал Бонделли, загибая палец. — Затем, было ли убийство тщательно спланировано? — он загнул еще палец. — Психопаты не планируют преступления. Также они предоставляют бегство воле случая или оставляют такие следы, что полицейские до смешного легко ловят их. Джо практически раструбил о своем присутствии в офисе.
Турлоу кивнул и начал раздумывать, не был ли Бонделли нрав. Неужели он подсознательно мстит Рут через отца? Где она запропастилась?
— В-третьих, — сказал Бонделли, — было ли в преступлении намного больше насилия, чем было необходимо? Душевнобольные люди продолжают нападать, когда это уже совершенно ненужно. Нет никакого сомнения, что первый же удар меча прикончил бы Адель.
Бонделли загнул третий палец.
Турлоу вернул очки на нос, взглянул на Бонделли. Адвокат был полон решимости, уверен в себе. Как такое возможно?
— В четвертых, — сказал Бонделли, — было ли убийство совершено каким-то импровизированным орудием? Люди, которые планируют, запасаются смертоносным оружием заранее. Психопаты хватают первое, что попадет под руку, — топор, дубину, камень, предмет мебели. — Последний палец присоединился к трем предыдущим, и Бонделли опустил кулак на стол. — Проклятый меч висел на стене в кабинете Джо всегда, сколько я его помню.
— Звучит замечательно, — сказал Турлоу. — Но что все это время будет делать обвинение?
— О, у них, естественно, будут свои эксперты.
— И Вейли среди них, — сказал Турлоу.
— Ваш больничный босс?
— Он самый.
— И это ставит вас в затруднительное положение?
— Это не тревожит меня, Тони. Он всего лишь еще одна сторона синдрома общественности. Это… сумасшедшее безобразие. — Турлоу опустил взгляд на руки. — Люди скажут, что Джо лучше умереть, — даже если он невменяем. А эксперты обвинения, от которых вы с такой легкостью отмахнулись, будут говорить то, что общественность хочет слышать. Все, что говорит судья, вероятно, будет истолковано…
— Я уверен, что мы сможем найти беспристрастного судью.
— Да… несомненно. Но судьи неизменно говорят, что вопрос, который необходимо разрешить, заключается в том, использовал или нет обвиняемый в момент совершения преступления ту часть разума, которая позволяла ему осознавать, что он совершает плохой и безнравственный поступок. Ту часть, Тони, как будто можно разделить разум на отсеки, часть которых безумна, а другая часть — нормальна. Невозможно! Разум — цельная вещь. Человек не может быть душевно и психически больным в какой-то выдуманной части, без того, чтобы не была затронута вся личность. Способность понять, что хорошо, а что — плохо, отличить Бога от дьявола совершенно отличается от знания того, что два плюс два равняется четырем. Чтобы судить, что есть добро и зло, необходима целостность личности.
Турлоу поднял глаза, оглядел Бонделли.
Адвокат смотрел в окно, в задумчивости прикусив губу.
Турлоу повернулся к окну. Он чувствовал себя совершенно разбитым от отчаяния и крушения всех надежд. Рут действительно сбежала. Это было единственное логичное, разумное, рациональное объяснение. Ее отец был обречен, вне зависимости от… Мускулы Турлоу сжались в ослепительном леденящем подозрении. Он выглянул из окна.
Примерно в десяти футах за окном в воздухе висел предмет. Куполообразный предмет с аккуратным округлым отверстием, обращенным к окну Бонделли. В отверстии виднелись двигающиеся фигуры.
Турлоу открыл рот, но обнаружил, что голос пропал. Шатаясь, доктор выбрался из кресла и, цепляясь за край стола, попытался отойти от окна.
— Энди, что-то не так? — спросил Бонделли. Адвокат повернулся, не отрывая глаз от Турлоу.
Тот оперся о стол, лицо было повернуто к окну. Он смотрел прямо в круглое отверстие в парящем в воздухе предмете. Внутри были глаза, горящие глаза. Из отверстия высунулась тонкая трубка. Что-то болезненное, удушающее впилось в грудь Турлоу. Ему приходилось бороться за каждый вдох, за каждый глоток воздуха!
«Господи! Они пытаются убить меня!»
Волны беспамятства хлынули в мозг, откатились и снова вернулись. Грудь объял огонь. Тускнеющим взглядом Турлоу увидел, как мимо проплывает край стола. Что-то с глухим стуком ударилось о застеленный ковром пол, и затухающее сознание сказало, что это была его собственная голова. Он попытался подняться, но не смог и затих на полу.
— Энди! Энди! Что случилось? Энди! — донесся издалека голос Бонделли. Звук затихал и возвращался, точно эхом отражаясь от стенок черепа.
Бонделли осмотрел Турлоу, вскочил на ноги и закричал секретарше:
— Миссис Вильсон! Вызовите «скорую»! Кажется, у доктора Турлоу сердечный приступ!
