Себе Албан взял водки. - Не люблю, когда за меня платят, - прошипела она. - Не ломайся, - цыкнул Албан. Было жарко. Кондиционер не справлялся с духотой. Албан поймал Светин взгляд и вдруг грохнул по столу кулаком: - Не жалей меня! - С чего ты взял? - Смотришь так. Ой, от водки его развезёт - подумала Света. И если ей нравилось наблюдать в хлам упившегося падшего Слэша или Крыса, то Албан - её настоящий друг - должен был оставаться блистательным в любой обстановке. Она зорко наблюдала за его лицом, уже решив, что вызовет такси и увезёт собутыльника домой. Они заказывали и заказывали выпивку. Но веселей не становилось - депрессия была удвоенной - Албанова плюс Светина. - Посмотри, какие идиоты. Они издевались над окружающими, выискивая у них недостатки - не так танцуют, не так одеты. - Мы, кисонька моя персидская, потеряли способность радоваться, и из-за этого ненавидим окружающих. - А за что их любить? Каждый человек - сволочь в большей или меньшей степени. Всегда одно и то же - та же мразь, та же музыка. Вошел бы какой-нибудь чеченец с пластидом, нажал кнопку и ёбнулось всё в щепки. - Нас бы тоже размазало. - Себя жалко? У тебя в жизни есть что-то настоящее? - В жизни нет. - Людей жалко? - Я не гуманист. Глаза Албана налились болотной тьмой, он глядел вокруг медленно и тяжело как бык, которого из-за барьера забросали пиками, разъярили, а злость сорвать не на ком. - А лучше, - вкрадчиво предположила Света, - если бы мы были этими чеченцами.
Дверь клуба открывалась, впуская новых и новых посетителей. Почему они все одинаковые какие- то, серые, как мухи, навязчиво жужжащие, блестящие. Что будет, если одну муху прихлопнуть? Ничего. Земля не пострадает, если этот клуб свыше прихлопнут, как скопище мух. Люди с соломинками в бокалах напоминали насекомых, впившихся хоботками в сладкий хмель. Какой-то парень, проходя мимо, дергая локтями, задел Албана, и полкружки выплеснулось ему на колено. - Какого хуя? - Рявкнул Албан. Молодой холёный мужчина в дорогом костюме, с блестящими, зачесанными назад волосами и нежным тонким лицом брезгливо оглядел Албана и в танце ввинтился в толпу. Но Албан мигом достал его, схватив за локоть, дернул к себе. - Это что за шпана? Выведите его. Но охрана клуба, хорошо знавшая Албана, не торопилась. - Борис, перестань, - дернула прилизанного за рукав девушка в коротком красном платье. Но того это только вдохновило на подвиги. Он наотмашь, как-то по-женски, ударил Албан в грудь. - Ну, пидар, - ощерился Албан, схватил хлыща за шиворот и несколько раз приложил физиономией об стол. Тот, захлюпав кровью, вырвался и тут же из толпы вырулил квадратный качок, спрятал за свою спину хлыща, заорал на Албан: Я тя похороню, козёл! - За козла ответишь! - Вызверился Албан. - Не здесь, не здесь, - к ним подбежал охранник, теснил к выходу. - Спокойно, мужики, спокойно... Они толпой вывалились на улицу, в небе выше фонарей лучилось солнце мёртвых – тусклая московская луна. Качок направился к Албану, поигрывая ножом. - Щас далеко покатишься, шар бильярдный? - Ощерился тот. - Албан! Брось! Уходи, - закричал охранник казино. - Иди нах, - огрызнулся Албан. И пошел прямо на нож, ухмыляясь, вдруг резким движением снизу вверх ударил ногой по кисти качка, тот, уставившийся в лицо противника, не уловил движения, нож вылетел из руки, его быстренько подобрал охранник казино. И тут Албан оторвался по полной программе, стремительно нанеся несколько мощных ударов. Дрался он эффектно как в кино. Как будто работал на публику. Лысый качок упал и ворочался на асфальте, не мог подняться. Света жадно смотрела на схватку. Ещё в школе классная руководительница, заметив Светину привычку наблюдать мальчишеские ссоры, сделала ей замечание, видя в этом что-то нездоровое. …Албан и Света быстро пошли от клуба туда, куда им вовсе не было надо, остановились под елочками напротив какого-то административного здания. - Как ты его! Круто! Ненавижу таких, блядоватых. Шоколадный мальчик... - Я ведь мог не выбить у него нож, а выбил. Я трус. - Задумчиво сказал Албан. - Ты победил. - Констатировала Света. - Я не победил. Я выбил нож. Победил бы, если бы не выбил. - Понимаю. Но ты создал этим вечером нечто талантливое - хорошая драка по-своему произведение искусства, неважно в декорациях ринга, или на улице. Ведь хорошую картину можно нарисовать как тушью, так и акварелью. Лучшее, в чем может проявить себя мужчина - это минимум красивая драка, максимум - война. - Каждое утро просыпаюсь и думаю: Ну вот чего ты хочешь, Албан? Господи, хоть бы захотелось чего-нибудь. Ничего не нужно! Как жить? Подскажи повод для жизни. - Ты плохого советчика нашёл. Любовь предаст. Денег всегда будет мало. Действие наркотиков невозможно просчитать. Действительно счастливы дураки, но мы не сойдём с ума. Смерть - единственно надёжная вещь в жизни. - Кто бы ещё понял? - Он сгреб ручищей её за плечи, и они пошли рядом к метро.
- Можем переночевать у меня, дома никого нет. Но это ничего не значит! - Назидательно подняла палец Света. - Замётано. Албан по-хозяйски прошелся по квартире. Ой, будь Света трезвая, никогда бы не решилась укладываться с Албаном рядышком на диван. Но оба были пьяные в дрезину. Так и завалились. И Албан сразу сунул руку ей под майку. Света, тяжело вздохнув, неохотно убрала тяжелую горячую руку. Ей пришлось это делать раз пять. Наконец раздраженно крикнула: - Если ты мне друг, не лезь. Осточертело! Ты можешь меня воспринимать как пацана, абсолютно не видеть во мне девчонку? - Из-за Серёги? - Дело абсолютно не в нём. Просто боюсь тебя потерять. Понимаешь, когда начинаешь с кем-то встречаться, всё идёт по одному сценарию. Начинаются ссоры. Потом расстаемся. Но ты мне слишком дорог. И вообще хочется чего-то чистого. - Ясно. Утром он сказал: - Ну, покажи, что ты там рисуешь? Албан, голый до пояса, в татуировках на гладкой загорелой коже был чертовски соблазнителен. На нём даже распахнутая рубашка выглядела развратно, может, только в Светиных глазах. (Ну уж нет, переспать с этим чудом, значит скоро его лишиться. Именно потому что чертовски хорош - ничего не будет). Прихлёбывая горячий кофе, он рассматривал её картины. - Атомная война, что ли? Страшно, как моя жизнь. - Апокалипсис. Не нравится? - Не в этом дело. Красиво, но жутко. - Война между землёй и небом. - Подари мне какую-нибудь, если не жалко. - Выбирай. - Ну вот эту. - Он выбрал ту, где на равнине одинокая человеческая фигурка и зверь рядом. - Это ведь я, Албан. - А это значит - я, - он показал на зверя. - А вот эта птица - бог солнца. - Сказала Света. Эта красивая хищная птица была душой того, кого она любила.
А потом она осмелилась приехать к Албану домой. Долго стояла на лестничной площадке. Заметила, что дверь полуоткрыта и тихонько зашла. Слэш прав - она ему изменяла с Албаном, мысленно. Каждого из своих наложников она вскоре начинала по-хозяйски называть в разговорах с подругами: 'Мой дурак'. Вряд ли стала бы называть так Албана.
Залитый солнцем, он, запрокинув голову, сейчас, казалось, спал, раскинув руки по спинке дивана, вытянув ноги в джинсах и белых кроссовках. Словно обессилел. Но эту слабость она прощала, потому что была причина. И кольцо на его руке и его одежда казались более долговечными, чем он сам. Уязвимость нежного горла, словно подставленного невидимому лезвию, голубые жилки вен на запястьях раскинутых рук, обнаженная в распахнутом вороте рубахи грудь были исполнены самоубийственного соблазна жертвы, добровольно предлагающей себя на языческом алтаре неведомому монстру то ли для мук, то ли для наслаждения. Она вспомнила пирамиды ацтеков, где вырывали сердца у пленных воинов. Её всегда возбуждала мысль об этом древнем кровавом обычае. Света села напротив, взглядом жадно лаская Албана. Наконец он пошевелился. - Ты спал? - Спал. - Я пришла только что. И оба знали, что соврали. - По-твоему я симпатичный парень? - Да, Слава. Глупо было спрашивать такое взрослому человеку.
Она даже реже думала о Саше, зачарованная медленной гибелью на её глазах молодого сильного существа. Но то, что она посчитала своей второй настоящей любовью, продлилось два месяца до того мига, как он разыграл сценку, рассчитанную на малолетку. Позвонив, сказал наигранно печальным голосом: 'Вот передо мной пистолет, я хочу застрелиться'. В голосе была фальшь. Албан хотел занести её в свою коллекцию. Как бы ему не оказаться в её коллекции - тянуло к Албану так сильно, что было ясно - не жилец он на белом свете. - Ты ж мой друг, - сказал Албан. - Приезжай. Я застрелюсь. Никому на фиг не нужен... - Нет, Славочка, ты справишься, ты сильный. Албан помолчал и вдруг рассмеялся: 'Я тут сижу, просто выпиваю. Врал я. Просто хотел узнать, как ты к этому отнесешься. Так не приедешь?' - Извини. - А я новые плавки надел, - растерянно ляпнул Албан.
Она чувствовала вину перед Сашей из-за дружбы с Албаном, который называл её дежурства на кладбище некрофилией. За Слэша и Крыса и прочих, с которыми спала. За то, что напивалась до блевотины. За обиды, которые стерпела. За оскорбления, которые нанесла. За то, что некрасива. За то, что живёт на свете. Больше ни перед кем не испытывала раскаяния. Но к его памятнику хотелось ползти на коленях. Каждая досадная мелочь становилась причиной для самоистязания, словно добровольно переносилась в средневековую процессию кающихся, избивающих себя плетьми и цепями, проклинающих своё ничтожество. В рубищах, залитых кровью, бредущих по узкой грязной улице к стеклянно-чёрному готическому собору, высящемуся над путаницей серых домов как бесстрастный крестоносец, для которого
