И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Будьте свободными! Оставайтесь всегда самими собой! Будьте всегда людьми!
Это — высшая цель. Это — главное!
И ради этого главного можно пойти на все. И на убийство, и на ложь. Можно убить охранника, чтобы бежать из плена, и можно обмануть врага, чтобы спасти свою семью, своих детей, близких, свою Родину, свой народ.
И снова спросил у Люцифера Его Сын:
— Так значит, цель оправдывает средства?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Свобода не нуждается в оправданиях.
Сын Люцифера. День 21-й
И настал двадцать первый день.
И спросил у Люцифера Его Сын:
— Почему люди так охотно называют себя «рабами божьими»?
И ответил Люцифер Своему Сыну:
— Рабство настолько уродует и развращает душу, что раб начинает любить свои оковы. Свобода — это прежде всего ответственность, необходимость самому принимать решения. А рабу это уже не по силам. «На всё воля Божья», «Богу виднее», «Бог всё видит» и прочее, и прочее.
Человеку нравится быть рабом. И преодолеть эту рабскую психологию, самому «стать как боги», ему очень сложно.
Книга
«И говорил [он] как дракон».
«Зачем же ты не послушал
гласа Господа?»
«Аминь!» — Курбатов поставил в конце восклицательный знак, нажал «Сохранить» и с наслаждением потянулся.
Нет, всё-таки я молодец! — с удовольствием подумал он, глядя на мерцающий экран компьютера, на ровные строчки текста.
Теперь можно было идти спать. Дело сделано.
Примерно месяц назад с Борисом Владимировичем Курбатовым, скромным клерком одного из московских банков, стали твориться странные вещи. Его вдруг начали мучить кошмары. Или, может, наоборот, — посещать видения. Он и сам не знал, что это такое и как это лучше назвать. Ибо тому, что с ним происходило, названия в человеческом языке просто-напросто не было.
Началось всё с того, что ему приснился внезапно какой-то совершенно невероятный сон. Да даже фактически и не сон вовсе, а непонятное что-то. Бред! Не бывает у нормальных людей таких снов. Не бывает — и всё тут! Не-бы-ва-ет! Неоткуда им просто взяться.
Лето, степь, Россия, революция, гражданская война. То ли 19-й, то ли 20-й год. Он, Курбатов Б. В., участвует в штыковой атаке.
Только звали его тогда как-то иначе… Как?.. И чин?.. какой-то ведь у него был тогда чин?.. Звание?.. В той, другой, дореволюционной жизни?.. Штабс-капитан, кажется?..
Впрочем, не важно. Сейчас на нем черная форма марковца, и он в составе офицерского добровольческого полка идет в цепи по выжженной беспощадным солнцем степи с винтовкой наперевес. Жара, ни ветерка.
Навстречу, пока еще вдалеке, движутся стройные и ровные, густые цепи красных. Их много, очень много. В несколько раз больше, чем белых. Они идут уверенно, быстро, каким-то легким, словно «летящим» шагом. Красные курсанты! Элита красных войск.
Цепи неумолимо сближаются. Неожиданно красные начинают петь. «Интернационал»! Подхваченный тысячами людей, он разносится далеко по степи и звучит сейчас особенно грозно. «Вставай, проклятьем заклейменный!» — ревут в едином порыве тысячи глоток.
Белые молчат. Марковцы всегда атакуют молча. И они никогда не отступают. Ни перед каким противником. Даже численно их превосходящим. Красным это прекрасно известно.
Стороны сближаются. Напряжение растет. Цепи и тех и других начинают потихоньку сжиматься в гармошку. Курбатов откуда-то знает, что это всегда происходит при штыковых атаках. Хочется почувствовать, что ты не один, не брошен на произвол судьбы, не оставлен наедине, лицом к лицу с бесконечной лавиной тяжело надвигающихся на тебя, поблескивающих тускло на солнце, несущих смерть штыков!.. что рядом кто-то есть!.. хочется ощутить локоть товарища. И потому ты невольно ищешь его, этого товарища, придвигаешься к нему поближе! хотя и знаешь прекрасно, что делать этого, ломать строй, ни в коем случае нельзя. Но поделать с собой ты ничего не можешь. И никто не может. Никто! Ни белые, ни красные.
Стороны всё ближе… ближе… Песня красных обрывается. Напряжение уже так велико, что петь невозможно. Все силы уходят только на то, чтобы не повернуться и не побежать. Чтобы заставить себя идти вперед!.. вперед!.. навстречу смерти. Еще шаг… еще… Кажется, что вынести этого уже нельзя! Что всё!! Сейчас мы побежим! Вот прямо сейчас!!!.. И в этот самый момент побежали красные.
Курбатов вздрогнул и проснулся.
Что это было? — с изумлением спросил он себя. — Сон или явь? Откуда это у меня? Откуда я всё это знаю?! Марковцы… черная форма… красные курсанты… Как при штыковой атаке себя люди ведут… Что за чудеса?! И как ясно я всё это чувствовал и ощущал!.. Солнце… жара… пот, стекающий из-под фуражки… дурманящий запах степи… Страх, отчаяние… ярость… решимость этого… человека. Как будто я и правда там только что был. Участвовал в том бою под этой затерянной в степи станицей… Заняли мы ее, кстати?..
Господи!! Какой еще «станицей»?! — вдруг опомнился он. — Кто это «мы»? Да что это со мной?!
Но это было только начало. Дальше на Курбатова обрушился целый поток подобного рода картин- воспоминаний. Они преследовали его постоянно, ежесекундно, днем и ночью!
Он ехал в метро и видел мысленным взором в то же время какие-то горящие крепостные стены… факелы… мечи… лестницы… карабкавшихся по ним людей, чьи-то разинутые в безумном крике рты… Разговаривал с начальником на работе — и задыхался одновременно от ужаса, прикованный к веслу в тонущей римской галере. Он умирал среди спартанцев Леонида под тучами стрел лучников Ксеркса при
