возвращался, да и от Гострого все еще не было обещанного «гасла». Поселяне стояли в нерешительности: они опасались открыто вооружиться и стать в оборонительное положение, боясь мести Бруховецкого, а вместе с тем опасались и оставаться в таком беззащитном положении ввиду ожидаемого нашествия татар.
Радостное настроение Орыси сменилось тревогой…
Так прошло три дня.
Между тем возвратился и Остап и к удивлению своему узнал от Орыси, что Дорошенков посол до сих пор еще не приехал в Волчий Байрак. Это привело его в большое смущение.
— Да уж не обманул ли он тебя? — заметила несмело Орыся.
— Не похоже, видишь же, что кругом все то же самое толкуют.
— Ну, что ж, про Дорошенко может и правду сказал, а вот насчет того, чтобы сюда заезжать, да брать тебя с собою…
— Да нет… Не может быть! — перебил ее Остап. — Видно было сразу, что верный человек, да и переправляться ему здесь надо. Вот не случилось ли чего? По нашим временам всего ожидать можно. Надо бы расспросить у Гострого.
— Да надо поехать немедля, а то смотри, будешь ожидать посла, а тем временем укомплектуют все полки, и мы опять-таки ни с чем останемся. Да ты знаешь ли, как звать посла?
— А то ж, он сам нам сказал: Иваном Мазепой.
— Мазепой! — вскрикнула Орыся. — Господи! Да ведь это же тот самый пан, за которым Галина гинет, которого к ним на хутор дикий конь принес!
— Вот оно что, — протянул Остап, — ну, значит, правду люди говорят, что гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся.
— Ох, она бедная, сердечная моя, — продолжала грустно Орыся, — значит, правду мое сердце чуяло, что не думает он о ней. Сказано — «пан»! Он уж и думать о ней забыл, а она-то, несчастная, убивается как.
— Да почему же так сразу и знаешь, что если пан, так и любить не может? — перебил ее Остап.
— Почему не может? Может. Только от их любви добра не бывает.
— А я тебе говорю, что этот на обманщика, на «облесныка» не похож.
— Ну может и так, чего не бывает, — произнесла недоверчиво Орыся, — только я ей пока ничего не буду говорить. А ты, Остапе, вот что: седлай коня, бери с собой товарищей, да спеши, сколько можно скорее, к Гострому. Расспроси там хорошенько о Мазепе, постарайся увидеть его, скажи ему про Галину, что, мол, гинет, «пропадає» за ним. Если у него человеческое сердце, так пусть спешит сюда поскорее приехать, а не то уедут, мол, на хутор; а если не захочет он и взглянуть на нее, так ничего я ей не скажу, пусть лучше думает, что его и на свете нет!
Как решили, так и сделали. На другой день рано утром, взяв с собой несколько приятелей, Остап отправился на разведки к Гострому. День был серый, пасмурный; казаки молча скакали; Остап выбирал самые глухие дороги, опасаясь какой-нибудь неожиданной встречи, так как ходили слухи, что небольшие шайки татар уже рыскали по окрестностям. При помощи верного проводника поздним вечером они достигли, наконец, угрюмой усадьбы полковника и были впущены в замок. Остапу, бывшему уже раз здесь, сразу бросилось в глаза необычайное оживление, царствовавшее теперь в этом неприветном дворе. Окна самого «будынка» пылали яркими огнями, также светились и окна боковых зданий, в которых расположены были помещения для надворной команды. По двору сновала масса казаков, слышалась панибратская брань, громкие восклицания, смех и крепкие приветствия; у стен стояли расседланные лошади и мирно жевали подвязанный в мешках им к мордам овес; видно было, что замок переполнен множеством гостей. Это до чрезвычайности удивило Остапа, так как он знал, что полковник Гострый с трудом допускал кого-нибудь в свой нелюдимый замок.
— Уж не Дорошенко ли здесь? — пришла ему в голову мысль, и он обратился сейчас же с этим вопросом к провожавшему их во двор казаку.
— Какое! — махнул тот рукой. — Уже и Дорошенко! Полковница наша Марианна вернулась! Да вот ступайте туда, там все вам расскажут! Наслушаетесь чудес!
И с этими словами он отворил перед казаками обшитую железом дубовую дверь, ведшую в одно из помещений для команды, а сам поспешно отправился дальше.
После непроглядной тьмы Остапа просто ослепил яркий свет, наполнявший хату; с минуту он стоял в нерешительности у порога, не зная, куда присесть. Хата была полна народа. За длинным столом, уставленным кувшинами с медом и пивом да огромными мисками, с наваленными в них грудами всевозможных мяс, — баранины, дичины и свинины, — сидело множество казаков; остальные, которые не помещались на лавках, стояли кругом стола, слушая рассказ почтенного седого казака, на котором очевидно и сосредоточивалось всеобщее внимание. Хату освещали лучины и смоляные факелы, наполняя ее мерцающим светом и копотью. Это многочисленное собрание народа, в которое он попал так неожиданно, заставило сначала Остапа смутиться, но, заметивши, что на него никто не обращает внимания, он присоединился и сам к казакам.
— Послушай, пане-брате, — обратился он вполголоса к своему соседу. — Дозволь спросить, кто будет этот почтенный старик, что вот рассказывает?
— А ты же кто будешь? — спросил в свою очередь тот, с изумлением оглядываясь на незнакомого казака.
Остап объяснил, кто он такой, откуда и зачем приехал к полковнику.
— Те-те-те! Вот это так и вышло, как в пословице говорится — «на ловца, мол, и зверь бежит»! Этот вот старик и есть слуга того самого Мазепы, которого вы поджидаете у себя…
— А где же он был все время?
— Ге, где был? Был там, где козам роги правят. А вот ты послушай, как его наша полковница «вызволяла», — поистине сокол, а не панна!
Заинтересованный до необычайности словами казака, Остап придвинулся еще ближе к столу и начал слушать рассказ Лободы. А Лобода сообщал казакам о том, как их схватил по дороге Тамара, как велел убить всех до одного казаков, оставив в живых только его да Мазепу, как они с паном Мазепой едва не задохнулись под кожами, пока их довезли до тюрьмы, как их допрашивали, как гнали, привязав к коням, до самой Московской границы, как грозил Тамара запытать их на смерть в порубежной корчме и как у порога ее из опушки появилась неожиданно Марианна, налетела бурей и отбила.
— Хе, черт побери, а пока мы нашли вас, сколько лиха набрались! Сколько изъездили степи, сколько дорог исколесили! — закричал шумно Чортовий; он тоже сидел здесь с раскрасневшимся, вспотевшим лицом и на опыте доказывал, что он может смело выпить пол-жбана.
— А ну, как? Расскажи, расскажи! — раздались кругом громкие и шумные восклицания.
— Ге, расскажи! Добро вам теперь слушать за «келехом» доброго меда, а кабы в передряги наши попал и черт куцый, так испугался бы, да и утек, поджавши хвост! А мы не отступили, чего уж с нами не случалось, в какие переделки не попадали, а все-таки выдряпали из когтей сатаны Мазепу и привезли благополучно назад!
Это заявление Чортовия еще более заинтриговало казаков.
— Да ну-бо, говори, чего ломаешься, как «дивка на сватанни»!
— Говори же, «швыдше»! — раздавались отовсюду громкие восклицания.
Но Чортовий и не думал молчать; он только хотел подзадорить слушателей.
— А что, «закортило» никак! — подморгнул он широкой черной бровью и добавил, торжествуя, — ну, так слушайте ж, вражьи дети, да чур не перебивать!
Затем он обвел всех присутствующих победоносным взором, расправил свои богатырские усы и начал рассказ. Все понадвинулись к столу и так стиснули Остапа, что он очутился неожиданно подле самого Лободы.
— А дозволь тебя спросить, пан, не во гнев будь твоей милости прозвища твоего не знаю, ты не из команды ли ротмистра Мазепы будешь?
Лобода смерил молодого казака горделивым взглядом и отвечал важным тоном:
— Ты угадал, хлопче, я состою атаманом надворной команды его милости пана Ивана Мазепы, шляхтича герба князей Курцевичей, подчашего черниговского и ротмистра «почесной» команды
