А Саня продолжала между тем с лукавой улыбкой:
— Подставь же, пане, полу, возьми и остальные, чтоб не скучно было одному.
— Разве панна собирается покинуть меня?
— Мне надо идти по хозяйству.
— Куда ж так скоро?
— Как скоро, вон уже и солнце скоро спрячется. Надо готовиться к вечере. Прощай, пане!
— Прощай, ясная панна! — поклонился Кочубей.
Саня сделал уже несколько шагов, когда за ней раздался голос Кочубея.
— Постой, панна, — окликнул он ее.
— А что? — Саня остановилась и повернулась к нему в полоборота.
— Выйдешь завтра на замковую стену?
— Будет время, так может и выйду, — ответила девушка и поспешно скрылась в зелени деревьев. С минуту Кочубей стоял молча на месте.
— А ведь из нее вышла бы хозяйка хоть куда, — подумал он, глядя вслед девушке. — Черт побери, ведь приятно было бы съесть свежую палянычку, спеченную такими белыми и пухлыми руками? — задал он себе вопрос. Ответ был удовлетворительный, так как по лицу Кочубея разлилась довольная улыбка, но тут же его взгляд упал на наполненную грушами полу жупана. — Да что это я, справди, в дурни «пошывся», что ли? — вскрикнул он сердито и, вытряхнувши из полы груши, решительно пошел из сада.
Но, несмотря на недовольство Кочубея, судьба как на зло устраивала так, что каждый вечер он встречался неизменно с бойкой выхованкой гетмана.
Между тем прошла еще неделя, а от Мазепы все еще не было никаких известий, прошла другая, но и за это время никто не узнал о нем решительно ничего.
Гетман начинал уже тревожиться — каждый день поджидал он от него гонца; но день проходил за днем, а ни гонца, ни самого Мазепы, ни даже какого-нибудь известия о нем не было до сих пор.
Между тем, близился уже срок прибытия орды, а вместе с ним близился и конец мирной жизни в Чигирине.
Однажды, попрощавшись уже с Кочубеем, Саня отошла на несколько шагов, затем остановилась и произнесла несмело, оборачиваясь к нему в пол-оборота:
— Пане подписку?
— Что, ясная панно?
— А война будет?
— Будет.
— Скоро?
— А вот как только прибудет орда.
— И все пойдут на войну?
— Все.
— И ты, пане?
— И я… А что? Саня покраснела и опустила голову.
— Ничего… так, — ответила она смущенно и торопливо прибавила, — прощай, пане, мне пора.
На этот раз, после ухода девушки Кочубей не рассердился на себя, а только крякнул многозначительно, молодцевато подкрутил свой ус и, сдвинувши на затылок шапку, задумчиво пошел из гетманского сада.
Так прошла еще неделя, и наконец Дорошенко должен был убедиться в том, что Мазепа погиб. Кроме тревоги за участь, своего ротмистра, эта неизвестность могла иметь еще и ужасные, роковые последствия. Со дня на день должна была прибыть орда, войска гетмана были уже совсем готовы к выступлению, с прибытием орды он должен будет броситься немедленно на правый берег, — а если ответ от Бруховецкого был удовлетворителен, если он подавал хоть какую-нибудь надежду, если Мазепа, погиб где-нибудь по дороге, — какую ужасную ошибку сделает он, бросившись с войсками на правый берег! Он сорвет все дело, обещавшее такие богатые плоды, он прольет братскую кровь, и кто знает, доведут ли эти потоки родной крови до желаемого конца? А между тем, когда прибудет орда, уже нельзя будет ждать ни одного мгновенья.
Богун, который был также посвящен в затеянное Дорошенком и Мазепой дело, беспокоился не меньше гетмана о судьбе Мазепы и о последствиях, могущих возникнуть из этого неопределенного положения. Молодой шляхтич, спасенный от такой ужасной смерти Сычом, привлек к себе сразу симпатию его одинокого сердца; после же встречи с ним в Субботове симпатия эта укрепилась еще больше в сердце Богуна.
— Жаль, Петре, казака, жаль! — заговорил он, когда Дорошенко поверил ему свои опасения. — Голова разумная, сердце горячее, мог бы быть дорогим сыном неньке, а если он уже не едет и «звисткы» никакой не шлет, так значит случилось несчастье. Надо спасать его.
— Да как? Ведь если он не едет, так значит, Бруховецкий, схватил его, а если это так, то ведь ни десятком, ни сотней казаков его не добудешь, а «вкыдатыся» нам заранее со всем своим войском до прибытия орды тоже нельзя.
— Гм… оно так, — произнес Богун задумчиво, накручивая на палец свой длинный ус, — одначе могло ведь с ним и в дороге что-либо случиться… так вот что, — поднял он голову, — пусти ты меня, Петре, может я со своими орлятами разыщу, его.
— Когда бы было другое время, кто бы задумывался о том, Иване, а теперь разве не знаешь, что на весах лежит?
Дорошенко замолчал, молчал и Богун, понимая всю важность момента.
— А вот что, Иване, — произнес Дорошенко, — пойдем-ка, «порадымся» еще с владыкой.
Они застали митрополита Тукальского за рассматриванием какой-то рукописи.
Он выслушал внимательно Дорошенко и лицо его омрачилось.
— Так, — заговорил он, поглаживая свою седую бороду, — уже больше месяца прошло с тех пор, как ротмистр в отлучке, видимо, что его схватил со всеми людьми Бруховецкий… Могли бы случиться с ними, конечно, и какие другие «прыгоды», чего в пути не бывает, но тогда бы спасся хоть кто-нибудь из его казаков, да и сам Мазепа человек осторожный: на опасность не нарвется, а татар ему опасаться нечего. Да если бы Бруховецкий и отпустил его с миром, то не получая от нас до сих пор известий, он сам бы прислал к нам, да ведь и полковник Самойлович известил бы нас о случившемся. Значит, бесспорно, его схватил Бруховецкий, а поелику он схватил его, то видимо не верит нам и не хочет соединиться. А если оно так, то нам нельзя ни в каком случае «вкыдатыся» до прибытия орды с войсками на правый берег, дабы не разбудить бдительности его «до часу».
И Дорошенко, и Богун молчали, не имея что возразить.
— Так что же, так и пропадать казаку, владыка? — спросил после продолжительной паузы Богун. Владыко вздохнул.
— Един за мнози… Будем надеяться на Божье милосердие. Милость Его спасает и во рву со львами, и в пещи огненной оставляет в живых… Все замолчали.
XLIX
Между тем Марианна поджидала в своем замке Мазепу, Андрей ревниво следил за нею, но девушка была все время замкнута, молчалива и избегала с ним всякого разговора.
Так прошло четыре дня, минул пятый и шестой, а Мазепы все еще не было. На восьмой день беспокойство начало уже закрадываться в сердце девушки. Она принималась высчитывать по несколько раз, когда мог уже вернуться Мазепа. И хотя, конечно, его мог задержать для ответа и сам Бруховецкий и всякие другие непредвиденные обстоятельства, но сердце подсказывало ей, что это замедление не предвещает ничего хорошего.
Уж не схватил ли его Бруховецкий? Приходила ей не раз в голову страшная мысль, но убежденная словами Мазепы в бесспорном успехе его поездки к Бруховецкому, она тут же отбрасывала ее. Так что же
