— Брось его, пане хорунжий, только час тратить, — крикнула недовольно Марианна.
— И то, — согласился тот. — Шлях-то Ромненский выходит этот самый! — ударил он острогами коня и понесся вперед; молодой путник не отставал.
Проскакали еще с милю; взмылили коней, а никого не встретили и не нагнали. Досада у Марианны разрасталась до бешенства и она, не зная, кого винить в такой неудаче, проклинала себя и все на свете, призывала на голову Тамары все силы ада. Между тем коням нужно было дать передохнуть, и они пустили их шагом; Марианна, терзаемая всеми душевными муками, молчала и угрюмо смотрела в, золотистую даль, казавшуюся еще более светлой от темно-синей полоски, поднимавшейся длинной бахромой на краю горизонта. Вдруг, неожиданно, при спуске в долину, мелькнул перед Марианной курень при дороге, у которого сидел какой-то дед; оказалось, что это был баштан и дед досматривал оставшиеся на поле тыквы.
— Диду, диду! — крикнула Марианна, подскакав к самому куреню.
— А что тебе, хлопче? — проговорил дед, приставляя руку к глазам.
— Не видали ли кого, чтоб по «шляху» проезжал?
— А мне какое дело до шляху? Мне вот «гарбузы» досмотреть, чтоб лихой какой человек не стащил, и то с меня будет, а то б я на шлях глаза пялил… Го-го!
— А скажите, шановный диду, — обратился к нему и Андрей, — этот шлях на Ромны идет?
— Как кажешь, казаче? — переспросил дед.
— На Ромны ли, — спрашиваю, — этот «шлях»?
— Какие там Ромны? Это на Лубны!.. Хе, куда хватил!.. На Ромны другой «шлях» пошел почитай в другую сторону…
— Проклятье! — вскрикнула в отчаянии Марианна. — Мы в противоположную сторону бросились!.. Все пропало!
— Отчаиваться еще нечего, — попробовал успокоить ее Андрей, — мы возвратимся и вместе с Варавкой…
— Что ты, смеешься надо мною, что ли, пане хорунжий? — перебила его гневно Марианна; она была возмущена до глубины души этим фатальным случаем, вырывавшим из рук ее все следы к несчастному Мазепе, все нити к его спасению; бледная, с потемневшими глазами, она дрожала от порыва страшного огорчения. — Ведь пока мы вернемся и снова пустимся в путь, так и день минет… А Тамары и след простынет! Смущенный Андрей молчал, понимая неуместность своего утешения.
— Диду шановный! — обратилась Марианна порывисто к «баштанныку», — скажите мне, не можем ли мы отсюда выбраться на Ромненский «шлях» «навпростець», чтобы не возвращаться нам назад? Далеко ли отсюда до него?
— Далеко ли, хлопче, спрашиваешь? — задумался дед. — Да как тебе сказать, — и далеко, и не далеко: заблудишься в лесу, так очень далеко, а не заблудишься, так рукой подать… Вон видишь, вдали лес начинается и тянется поперек аж до Кудрища… дак там, коли въедешь в лес, так «гонив»[32] за двое пойдет в левую руку тропа… пойдет она по байракам, чащобам… и если не собьешься, то через полмили, а может «трохы» больше, прибудешь по той тропе как раз к «Обидраний» корчме, которая стоит уже на Ромненском шляху. — Видишь ли, «небораче», Ромненский шлях делает большой крюк и в этом месте подходит к тому лесу, а от корчмы уже поворачивает прямо на «пивнич», на Московщину.
— Едем! — скомандовала Марианна и пришпорила своего коня, не поблагодарив даже второпях деда.
Через полчаса они уже были в лесу и пробирались по какой-то тропинке вглубь леса, в глубокую чащобу; Андрей ехал впереди и зорко следил, чтобы не сбиться с пути; но здесь ни одной минуты нельзя было быть уверенным в том, что найдешь — не то, что корчму, а даже и выход из леса; чем дальше углублялись они, тем на. большее число лазов делилась тропа, или вдруг совсем пропадала, к тому же в лесу становилось все темней и темней, — надвигалась незаметно туча и заволакивала солнце. Андрей молча ехал, полагаясь во всем на слепую судьбу; Марианна тоже не проронила ни слова и мрачно следовала за провожатым. Раз она только не поехала за Андреем, а упорно повернула едва заметной тропинкой, не ответив даже на его оклик: казалось, что ее возбуждение начинало сменяться приступами отчаяния… Ехали они уже без пути часа два и вдруг неожиданно лес стал редеть, показались через некоторое время между сплошной массой дерев светлые стрелочки и наконец послышался лай собаки.
— Жилье! Корчма! — вскрикнула вне себя от радости Марианна и вынеслась галопом на опушку леса. За ближайшими деревьями ютилась действительно разлезшаяся корчма.
В одно мгновение Марианна соскочила с коня и постучала в дверь. Выбежал старый еврей и начал умильно кланяться и приглашать дорогих гостей до «господы».
— Как зовут эту корчму? — остановила его Марианна.
— «Обидраной», мой пышный панюню, — залебезил жид, — но это только так дразнят, а у меня все для панской милости…
— Это Ромненский шлях?
— Ромненский, Ромненский…
— Слушай, жиде… — даже вспыхнула вся от трепетной надежды Марианна, — с нами случилось маленькое несчастье… заблудились как-то в лесу и утеряли третьего своего товарища… Не видел ли ты его? Вот тебе дукат, — протянула она оторопевшему жиду блестящую монету, — только помоги его разыскать…
— А какой он из себя, милостивый «грабье»? — кланялся еврей и, поймав полу жупана, почтительно облобызал ее.
— Молодой, статный, с накрученными вверх усиками…
— Он, он самый; был недавно у меня… выпил доброго меду два «кухля» и коню дал отдых… добрый конь… гнедой… стоит немало дукатов.
Марианна не могла сдержать своей радости:
— Господь «зглянувся»! — воскликнула она и подала другой дукат еврею. — Покажи нам дорогу, чтоб нагнать этого пана, я тебе заплачу еще больше, а то нам достанется, что отстали.
— Ясный грабье… я бедный жидок и без того не забуду панской милости, — пробовал он поймать для поцелуя шляхетскую руку, — а «шлях» тут один… вот прямо и никуда не нужно сворачивать… я знаю, — тот пышный пан поехал до Дубовой корчмы, — мили две отсюда. Пусть панство почтит мою корчму, отдохнет немного, потому что вон и дождь собирается… а тот пан, верно, будет ночевать в той корчме…
— Нет, спасибо! — вскочила Марианна на коня. — Дождь еще задержит нас.
— Да и кони наши поотдохнули, — вставил слово Андрей. — Лесом почти все время шагом шли.
Марианна улыбнулась ему приветливо и озарила улыбкой его убитое печалью лицо… Крупной рысью тронулись наши путники, но Марианна не могла сдержать охватившего ее нетерпения и пустила коня вскачь.
Дорога пролегала сначала перелесками и небольшими «гайкамы», а дальше открылось совершенно ровное поле, окаймленное только с севера синевой леса. Едва выскочила Марианна на последний пригорок, покрытый густой зарослью орешника, как заметила в недалеком расстоянии какого-то всадника;
он ехал спокойной рысцой, равномерно качаясь на своем гнедом иноходце. Марианна занемела от радости, остановила коня и жестом подозвала к себе Андрея.
— Он? — спросила она его шепотом, боясь, чтобы не расслышал Тамара, хотя тот был почти на версту впереди.
— Он! — подтвердил Андрей. — Он самый!
— Значит, Господь за нас! А я все-таки хочу удостовериться: дорога за леском круто поворачивает налево; я этими кустами проберусь наперерез и высмотрю… только за мной, пан, не езди! — остановила она жестом хорунжего.
Хорунжий придержал коня, спустился вниз и поехал шагом по опушке «гайка». Вскоре к нему выехала из-за кустов Марианна.
— Теперь уже скажу прямо, что он, — вскрикнула она, — и рука левая перевязанная, и усики торчат… Только нам нужно немного поотстать: дорога здесь, как скатерть, а на опушке того леса виднеется и корчма… Не уйдет теперь, а коли попробует, то догоню и пулей!
